Гомогенез

Сапиенс не ориентирован на общество и взаимодействует с ним в двух случаях: когда он вынужден сделать это (этот фактор постоянен в условиях современности) и когда ему это выгодно. О моделях государственного устройства мы будем говорить позже в отдельной главе, здесь лишь заметим, что государству в большинстве случаев гораздо выгоднее принуждение, а не взаимовыгодное сотрудничество с населением, но при этом гораздо удобнее, когда население подчиняется добровольно, думая, что это либо единственный вариант (скажем, благодаря религии - «любая власть от бога»), либо считая предлагаемый правительством вариант наилучшим (вследствие идеологической пропаганды). Позволим себе вспомнить старый анекдот:

Американцу, французу и русскому было дано задание - накормить кошку горчицей.

Американец раскрыл пасть кошке и затолкнул туда горчицу.

- Насилие! - возмутились остальные.

Француз смазал горчицей кусок колбасы, накрыл его другим кусочком и скормил кошке.

- Обман!

Русский же намазал горчицей кошке под хвостом и та, громко мяукая от боли, начала вылизывать горчицу.

- Обратите внимание: добровольно и с песней! - гордо заявил русский.

Представители чел-овечества по своей глубинной сути не приспособлены к тому, чтобы ставить свои интересы выше общественных. Это идет еще со времен первобытнообщинного строя, если не раньше - тогда мамонта можно было забить только совместно, а боязнь при этом погибнуть вполне компенсировалась перспективой помереть с голоду при отказе от риска [61]. В древней истории человек также практически не представлял себя сначала вне рода, затем - вне общины, в которой он жил. Недаром одним из распространенных и тяжелейших наказаний в то время было изгнание, а ответственность часто была коллективной [62], не говоря уже об практике объективного вменения [63]. Лишь очень постепенно в массовом сознании начала появляться идея, что каждый человек - индивидуум (что отнюдь не обозначает автоматически личности, достойной называться таковой). Но это вполне здравое убеждение возникло не в результате осмысления проблемы, а как следствие развития - не побоимся призрака Карла Маркса - экономики: именно денежные отношения позволяют отделить себя от остальной массы людей, в отличие от натурального обмена. Причем фактически это не отделение как таковое, а «отделение по признаку» - по признаку уменьшения степени зависимости, в данном случае - материальной. Но, так как сохранялись все другие виды зависимости «части от целого», именно потому, что часть продолжала оставаться частью, на которую в общем продолжали распространяться все законы «целого», прежде всего - социально-этические, это не могло само по себе привести к появлению внеобщественных разумных особей в массовом количестве. Поэтому менталитет обывателей это затронуло весьма мало, создав разве что шизофреническое раздвоение [64]: осознанно индивид теперь стремится грести под себя, а вслух заявляет о своем альтруизме и стремлении помочь ближнему. Основы психики, сформированные на протяжении многих тысячелетий, удаляются не так-то легко: хотя «КПД загребания» и выше, эгоистические стремления этически считаются «низкими и недостойными». А если учесть, что типичный представитель народной массы живет куда в большей степени бессознательными мотивациями, получаем глубокий внутренний конфликт между сознанием и подсознанием, что приводит к соответствующим последствиям для психики.

Множество философов приходили к выводу о существовании в человеке некоего изначального свойства, заставлявшего во все времена «бороться со злом» (разумеется, критерии зла очень даже менялись), причем даже в безнадежной ситуации, жертвуя своей жизнью и т.д. [65]

«Почему, вследствие какого умственного или чувственного процесса человек сплошь да рядом в силу каких-то соображений, называемых нами "нравственными", отказывается от того, что несомненно должно доставить ему удовольствие. Почему он часто переносит всякого рода лишения, лишь бы не изменить сложившемуся в нем нравственному идеалу?» - П.А. Кропоткин, «Этика», т.1.