В генетической лаборатории Лаврентийского университета не было такого оборудования для извлечения деградировавшей ДНК из старых образцов, как в лаборатории Мэри в Йоркском. Однако в данном случае оно и не требовалось. Взять клетки у Понтера из ротовой полости и извлечь из них митохондриальную ДНК – эта рутинная операция была под силу любой генетической лаборатории мира.
Мэри ввела два праймера – коротких отрезка митохондриальной ДНК, соответствующих началу последовательности, которую она идентифицировала много лет назад в образце, взятом у германского неандертальца. Потом она добавила фермент – ДНК-полимеразу, запустив полимеразную цепную реакцию, в ходе которой интересующий её участок подвергнется амплификации – будет воспроизводить себя снова и снова, каждый раз вдвое увеличиваясь в объёме. Скоро у неё будут миллионы копий этого участка для анализа.
Как сказал Рубен Монтего, лаборатория в Лаврентийском много работала по заказу полицейской судмедэкспертизы, так что здесь был запас специальной ленты для герметизации ёмкостей. Эта лента использовалась для того, чтобы генетики могли без тени сомнения утверждать в суде, что содержимое ёмкости не могло быть фальсифицировано в то время, когда на неё никто не смотрел. Мэри запечатала контейнер с результатами продолжающейся полимеразной амплификации и расписалась на ленте.
Потом она воспользовалась лабораторным терминалом для того, чтобы проверить свою почту в Йоркском университете. За последние сутки почты пришло больше, чем за весь предшествующий месяц; многие письма были от экспертов по неандертальцам со всего мира, которые как-то прознали о том, что она в Садбери. Пришли письма из Вашингтонского, Мичиганского, Стэнфордского, Кембриджского университетов, из UCB[31], Калифорнийского университета, университета Брауна, университета штата Нью-Йорк, из британского Музея естественной истории, французского Института четвертичной истории и геологии, её старых друзей из
Она проигнорировала все эти письма, но посчитала необходимым написать своей аспирантке в Йоркском:
Мэри перечитала письмо несколько раз, потом нажала «Отправить». На данный момент это было всё, что она могла сделать.
А потом долгое время просто сидела, тупо уставившись в экран.
Провались, провались, провались.
Она не могла выбросить это из головы – даже на пять минут. Похоже, не менее половины её сегодняшних мыслей было посвящено ужасным событиям…
Если бы она была в Торонто, то могла бы поговорить об этом с матерью…
Но её мать – добрая католичка, и, обсуждая изнасилование, не избежать других неприятных тем. Мама беспокоилась бы о том, чтобы Мэри не забеременела, хотя ни за что не одобрила бы аборт – у Мэри был с ней горячий спор по поводу эдикта Иоанна Павла, предписавшего изнасилованным в Боснии монахиням родить в срок. Но сказать, что об этом нечего беспокоиться, потому что Мэри принимает противозачаточные таблетки, было бы ничуть не лучше. С точки зрения родителей Мэри, календарный метод был единственным приемлемым способом планирования семьи – Мэри считала подлинным чудом, что у них было всего четверо детей, а не целая дюжина.