3. Антиаристократическая тенденция. При всей разношерстности гомеровских материалов о значении царя и окружающей его аристократии в этом вопросе тоже можно заметить некую прогрессивно-гуманистическую тенденцию. Гомер очень далек от идеологии абсолютного повелителя, характерного для древнеахейских времен с их «златообильными Микенами» и «крепкостенным Тиринфом». Он не прочь полюбоваться на богатство и роскошь жизни царей, но фактически гомеровские цари ведут довольно демократический образ жизни, а кроме того, и цари и аристократы подвергаются здесь даже прямой критике. Если Ахилл критикует Агамемнона (I.148, 171); Диомед — того же Агамемнона (IX.36-39), Агамемнон — Диомеда (IV.371 сл.) и Афина — Диомеда (V.800-814) за личные недостатки, то в XIX песни 182 сл. Одиссей выставляет совершенно общий тезис, что «унижения нет властелину с мужем искать примирения, которого сам оскорбил он», а в XI.408-410, что благороден тот, кто отважен в бою. В X песни, 239 Агамемнон выставляет совсем не аристократический принцип: «Не руководствуйся родом, какой бы он царственный ни был». В XII песни, 313-321 единственная функция царя, оправдывающая его роскошную жизнь, понимается только как предводительство на войне и нахождение в первых рядах войска. В XVI песни, 384-388 вполне по-гесиодовски Гомер обрушивает на неправедных судей кары Зевса в виде ливней и горных обвалов. О Ферсите и говорить нечего. Правда, не нужно забывать, что с греческой точки зрения он является ни больше и ни меньше как дезертиром и потому подлежит наказанию. Но не надо забывать, что он едва ли против войны вообще и едва ли действует против своей родины. Правильно будет сказать, что он действует против царей, и даже не столько против царей, сколько против их эксплуататорской политики.
Все эти сведения о значении царской власти у Гомера, конечно, известны; и о них можно прочитать уже в общих руководствах по греческой литературе. Однако многое известное часто забывается и теряет свою остроту, а эта острота у Гомера есть, и пусть мы не будем о ней забывать.
Таким образом, не будучи в принципе против царской власти, Гомер не только не стесняется выставлять царей дурного личного поведения и обличать их в этом, но он — и притом тоже принципиально — допускает царскую власть только при условии ее большого военно-патриотического или морально-гуманистического содержания. Это соединение богатства, славы и роскоши царской жизни с высоким личным морально-правовым авторитетом, может быть, лучше всего изображено в «Одиссее» (XIX.109-114). Здесь Одиссей обращается к Пенелопе со следующими словами: [108]
Только в этом смысле и можно понимать проповедь единовластия и о божественном происхождении скипетра Агамемнона (Ил., II. 204). Иначе это место нужно было бы понимать как грубый архаизм и реакционную реставрацию. Кроме того, здесь стоит не слово «басилевс», а «койранос» (coiranos), т.е., по-видимому, «предводитель на войне». По этому поводу Энгельс («Происхождение семьи», 1947, стр. 121) пишет: «Одиссей не читает здесь лекции о форме правления, а требует повиновения главнокомандующему на войне».
Следующие слова Пулидамаса к Гектору только в порядке вульгаризма можно понимать как демократическую оппозицию против царя (Ил., XII.211-214):
Гектор вполне безупречен и как воин и как вождь. Если он допускает какие-нибудь ошибки, то они вполне наивны, вполне благонамеренны и не содержат в себе ровно никакого элемента злой воли. Пулидамас не имеет никаких оснований критиковать здесь Гектора, да и его слова нельзя понимать как критику. Он просто говорит о повиновении начальнику на войне и в совете. Когда у Агамемнона потребовали вернуть пленницу ее отцу, то судит об этом народное собрание и постанавливает, не в пользу Агамемнона, эту пленницу вернуть. Правда, Агамемнон не послушался народного собрания (Ил., I.22-24). Однако силою обстоятельств он все-таки был принужден это сделать. Но какая у него мотивировка возвращения пленницы? Он говорит (116 сл.):