Голый завтрак

И вот он проигрывает, проигрывает и снова проигрывает. Как-то раз он уже собирается вставить камень в оправу, но тут происходит то, чего и следовало ожидать. «Конечно, я его потом заменю». Знаменитые предсмертные слова. Так что в ту зиму бриллианты, изумруды, жемчуга, рубины и звездчатые сапфиры высшего общества один за другим отправляются под залог и подменяются искусными подделками...

А на премьеру в «Метрополитен» одна старая карга, считая себя неотразимой, заявляется в бриллиантовой тиаре. Тут подходит к ней другая старая шлюха и говорит: «Ах, Мигглз, как ты умна... оставить настоящие дома... Мы и впрямь сошли с ума, нельзя же то и дело испытывать судьбу».

«Ты ошибаешься, дорогая, это и есть настоящие».

«Ах, Мигглз, ну что ты, милочка... Можешь спросить своего ювелира... Да кого угодно спроси. Ха-а-а-ааа!»

И вот наскоро созывается шабаш. (Люси Брэдшинкель, взгляни на свои изумруды.) Все эти старые ведьмы разглядывают камни, как прокаженный — собственное тело.

«Мой рубин цвета цыплячьей крови!»

«Мои чегные упалы!» — Старая сука так много раз была замужем за всякими подонками и мудозвонами, что ее акцент уже не отличишь от пердежа...

«Мой звездчатый сапфир! — визжит поль де люкс. — Ах, всё это так ужасно!»

«Да это же все дешевка прямо от «Вулворта»[58]

«Остается только одно. Я вызываю полицию», — заявляет прямодушная эмансипированная старушенция; и, тяжело ступая по полу на своих низких каблуках, она идет звонить легавым.

Вот и схлопотал педрила свой двушник. В камере он знакомится с неким котом породы дешевых шлюх, и вырисовывается любовь или по крайней мере факсимиле таковой, к взаимному удовольствию убедительное для обеих сторон. Выпускают их почти одновременно, как по заказу, и они селятся в одной квартире в Нижнем Ист-Сайде... И прекрасно уживаются друг с другом, и оба имеют законную благопристойную работу... Так Брэд с Джимом впервые познают счастье.

Вмешиваются силы зла... Люси Брэдшинкель пришла сказать, что все простила. Она верит Брэду и хочет пристроить его в одну студию. Разумеется, ему придется переехать на Восточные Шестидесятые... «Здесь же невозможно жить, милый. А твой друг...» Надежные дружки хотят, чтобы Джим снова начал водить автомобиль. Это ведь явно шаг наверх. Предложение от типов, которые его и в глаза не видели.

Вернется ли Джим к преступности? Уступит ли Брэд ласковым уговорам престарелой вампирши, этой ненасытной утробы?.. Нечего и говорить, что силы зла обращены в бегство и удаляются, угрожающе ворча:

«Хозяину это не понравится. Не пойму, зачем я вообще когда-то теряла с тобой время, дешевый вульгарный педерастишка».

Мальчики, обнявшись, стоят у окна своего семейного гнездышка и смотрят на Бруклинский мост. Теплый весенний ветерок ерошит черные кудри Джима и прелестные, крашенные хной волосы Брэда.

«Ну, Брэд, что у нас на ужин?»

«Иди-ка в ту комнату и подожди». — Он игриво, пинком, выпроваживает Джима из кухни и надевает свой фартук.

На ужин подается saignant[59] из пизды Люси Брэдшинкель, приготовленное в papillon[60] из котекса. Парни с аппетитом едят, глядя друг другу в глаза. По их подбородкам стекает кровь.

Пускай пламенеет на том конце города голубая заря... За домами вырублены сады, и зольники не в силах скрыть упрятанных в них мертвецов...

— Не подскажете дорогу в Типперери, мадам?[61]

За тридевять земель, туда, где Голубая Трава... Через костяную муку лужайки к скованному льдом пруду, где застывшая золотая рыбка дожидается весеннего Рыбака...

Пронзительно кричащий череп катится вверх по ступенькам черного хода, чтобы откупить член у мужа-греховодника, который, угрюмо пользуясь тем, что у жены болит ухо, делает то, о чем и говорить-то неловко. Сухопутный морячок облачается в зюйдвестку и под душем до смерти избивает жену...

БЕНВЕЙ: Не принимай этого так близко к сердцу, малыш... «Jeder macht eine kleine Dummheit». (От глупых ошибок никто не застрахован.)

ШЕФЕР: Я же говорю: не могу избавиться от чувства, что в этом есть нечто... гнусное, что ли.

БЕНВЕЙ: Вздор, мой мальчик... мы же ученые... Чистые ученые. Беспристрастные исследования, и пусть будет проклят тот, кто крикнет: «Стойте, это перебор!» Подобные людишки ничем не лучше партийных простофиль.

ШЕФЕР: Да-да, конечно... и все же... не могу продышаться от того зловония...

БЕНВЕЙ (раздраженно): И никто из нас не может... Не припомню ничего даже отдаленно напоминающего ту вонь... Так на чем я остановился? Ах да, что будет в результате приема кураре плюс железное легкое при остром маниакальном синдроме? Вероятно, объект, не способный снять напряжение двигательной активностью, умрет на месте, как крыса джунглей. Интересная причина смерти, а?

Шефер не слушает.