Голый конунг

Но как торжественно заключает Пчелов в своей работе, «посвященной юбилею зарождения Российской государственности», «поскольку скандинавские князья и их дружина играла большую роль в образовании древнерусского государства, то слово, использовавшееся для обозначения этого скандинавского слоя в восточнославянском обществе, перешло на подвластные племена и стало названием страны»[469] (в 2001 г. он говорил не так все же пафосно: варяги-скандинавы, «хоть и сыграли определенную роль в ранней русской истории, конечно, не были создателями нашего государства…»[470]).

То есть, по замечанию норманниста О.И. Сенковского, приведенному в первой части, чуждое своему языку и обидное для себя прозвище ruotsi приняла, отбросив свое первородное имя svear, завещанное им богами, от которых они вели свое происхождение, элита скандинавского языческого общества и стала князьями-«гребцами» в окружении дружины-«гребцов» с веслами, а затем так прозвала подвластные себе племена, а те с гордостью и радостью стали именовать свою страну Русью – страной «гребцов».

Вопрос к читателю: умножить Пчелова с Ruotsi-Русью, которую не признают лингвисты, на ноль или не умножить? Пусть ответят. И тем самым покажут, потомки ли они скандинавских «гребцов», т. е. соответствуют полуиронично-полупрезрительной оценке одного француза, приведенной в 1846 г. А.С. Хомяковым: «Странный вы народ – русские. Вы потомки великого исторического рода, а разыгрываете добровольно роль безродных найденышей»[471]. Или все же потомки действительно великого исторического рода, которому подкидывают шведов-гребцов, якобы давших имя нашей Руси.

А вообще-то все эти мифические «гребцы»-русь превращаются в ноль от того только факта, что социальная категория «родсов-гребцов» впервые упоминается, как это показал в 1820—1830-х гг. Г.А. Розенкампф, лишь в XIII в., поэтому вооруженные упландские гребцы-«ротси» не могли сообщить «свое имя России» («слово rodhsin-гребцы, – напоминал этот вывод В.А. Мошин в 1929 г., – даже в XVIII веке имело значение профессии и никогда не употреблялось в значении племенного термина, который мог бы вызвать образование финского и русского термина Ruotsi-Русь»)[472].

Остается добавить, «что языковые связи нельзя устанавливать по чисто внешнему сходству, что нужно знать внутреннюю форму слова, знать законы соответствий и словоизменения, родство слов», что необходимо сознавать строгость и осторожность в лингвистических сопоставлениях[473].

С этими словами, которые произносит Клейн, я даже очень согласен. Только хотелось бы, чтобы он им следовал.

Не могу не согласиться с ним и в том, что «археолог – специалист в препарировании одного вида источников, а именно материальных следов и остатков прошлого. История не может писаться на основе только одного вида источников… История (или преистория) должна синтезировать все виды источников – письменные, этнографические, антропологические, лингвистические и т. д. Этот синтез – вне компетенции археолога» и что «история по одним лишь археологическим источникам однобока и неадекватна…»[474] (к тому же, добавлю, археология есть дисциплина истории, а не наоборот, т. е. археология есть при истории, а не история при археологии).

Яркий пример такой однобокости и неадекватности – это толкование археологами, а за ними историками (а в дуэте с археологами они добровольно зачисляют себя в разряд ведомых) Куликовской битвы 1380 г., несостоятельность которой блестяще показал в 2012 г. прекрасный источниковед С.Н. Азбелев. И прежде всего он показал неправильное понимание летописного известия, что битва состоялась «в поле чисто… на усть Непрядвы реки». Но при впадении Непрядвы в Дон в то время «была лесостепь, имевшая лишь небольшие открытые участки шириной 2–3 км», ни на одном из которых «никак не могло бы уместиться значительное количество участников сражения. Поэтому «археологам нетрудно стало объяснять странную малочисленность найденных ими фрагментов оружия», и они все больше начали говорить не о крупном сражении, а о стычке «относительно небольших конных отрядов», многократно преувеличенной источниками, фронтом «не более полутора километров».