Голый конунг. Норманнизм как диагноз

Историк в том же духе утверждал, что разгром Хазарии был осуществлен «лишь очень крупными силами» скандинавов, что походы на Византию представляли собой «совместные предприятия викингов», которые затем заключали русско-византийские договоры, что в балканской кампании Святослава призванное «скандинавское войско по крайней мере в 1,5–2 раза превосходило по численности десятитысячную киевскую дружину» и т. д., и т. п. Рассуждения Скрынникова венчают его «научные выводы», которые, надо сказать, просто не могли прийти в голову Г.З. Байеру и А.Л. Шлецеру, что в нашем прошлом была не Русь, Русская земля и Русская страна, как ее называют источники (или Киевская Русь и Древнерусское государство, по классификации ученых), а никому не ведомая «Восточно-Европейская Нормандия», во главе которой стояли не русские князья, как их именуют современники, а «норманнские конунги» Игорь, Святослав, Владимир (причем Святослав, действия которого якобы ничем не отличались от действий конунгов в любой другой части Европы, «носил» звание «старший из конунгов», а Владимиру при принятии христианства удалось избежать, слава Богу, конечно, «конфликта с норманнской языческой знатью, поддержкой которой дорожил», и в его поступках видны следы «скандинавского семейного права»).

Сами же восточные славяне в такой «нормандской» истории, изучать которую автор настоятельно рекомендовал уже абитуриентам «гуманитарных вузов и учащимся старших классов» и в которой саги превратились – и о каких только чудесах не узнаешь из сочинений представителей «академической науки»! – «в славянские былины», которыми при составлении своих трудов руководствовались летописцы, выступают либо данниками норманнов, либо товаром, потому как их, не оказывавших большого сопротивления, захватывали и продавали в рабство. Звучит на страницах «саг» Скрынникова и смешанный «скандинаво-славянский язык», о котором грезил Стендер-Петерсен. Так, в его передаче новгородцы, которые в ПВЛ под 970 г. у великого киевского князя Святослава «просяще князя собе: «аще не поидете к нам, то налезем князя собе»[280], говорят уже с заметным шведским акцентом (или на новгородско-упсальском диалекте?): «что найдут себе князя (конунга) по своему усмотрению…»[281].

В 1996–1997 гг. и 2009 г. археолог В.В. Мурашева, один из «археомастеров» рисовать «картины, лишенные тенденциозности» (которые затем дорисовывают, приукрашивают и вставляют в золоченные рамы с богатым декором в стиле, например, Борре историки типа Скрынникова), резюмировала, под влиянием шведов Арне, Янссона и россиян Клейна с учениками, что «есть основания говорить об элементах колонизации» норманнами юго-восточного Приладожья, о «великом переселении» или о «большой иммиграционной волне из Скандинавии в Восточную Европу, в основном с территории Средней Швеции», что скандинавские древности на Руси «имеют широкое распространение», встречаются в «огромном количестве во множестве географических пунктов», «в составе культурного слоя как мелких населенных пунктов, так и крупнейших древнерусских городов, прежде всего, расположенных вдоль основных речных трансъевропейских путей. Археологические источники показывают, что скандинавы входили в состав древнерусской элиты (причем на ранних этапах образования Древнерусского государства составляли в ней значительную, если не преобладающую часть)».

А после ссылки на Янссона, установившего одинаковое «количество находок северного происхождения» в шведской Бирке и на Рюриковом городище под Новгородом, она в 1997 г. задалась вопросом, вынеся его в название статьи и навязывая читателю: «Невольно задумаешься: а не была ли впрямь Древняя Русь частью Великой Швеции?». Беспрестанно думая затем о Руси как части «Великой Швеции» (но не зная, что и почему так называлось, иначе бы не связала два разновременных понятия), Мурашева в 2009 г. один из скандинавских следов в ее материальной жизни увидела в том, что принцип планировки Подола, на котором возникла городская жизнь Киева, «(застройка вдоль речной береговой линии, наличие усадеб площадью 300–320 кв. м со стабильными, несмотря на многочисленные перестройками, границами) оказывается аналогичен структуре расселения в городах средневековой Швеции, таких, например, как Сигтуна» (хотя Сигтуна появилась, как и другие шведские города, намного позже возникновения Киева). В 2012 г. археолог отметила, что «поселения, расположенные на речных путях, вокруг которых сформировалась территория Древнерусского государства, характеризуются прежде всего полиэтничным составом населения, часть которого составляли выходцы из Скандинавии»[282].