Голые тетеньки (сборник)

Нашел я четыре обгоревшие свечки – остались от дня рождения внука. Четыре года – четыре свечки. Мы не позволили тогда ему их съесть вместе с тортом. Зажег я одну свечку и вывел тебя из ванной на кухню. Сели. Между нами одна свечка горит, три другие рядом с блюдцем лежат. Я чай сделал с лимоном. Сидим пьем, молчим. И такой уют от этой свечки. Тишина во всем доме. Телевизоры не работают, холодильники молчат, стирать не надо, только ты, я и свечка. И такие у тебя глаза глубокие в этих сумерках. Только свечка на дне светится, маленький огонек дрожит. И тут у меня у самого сердца давно забытая фраза шевельнулась и прямо к губам просится. Подумать только, больше тридцати лет прожили, детей воспитали, внуков растим, а вот при свечке посидеть времени не было. Заботы, суета. И такая нежность возникла к тебе, что у меня сами губы должны были сказать эти главные три слова. Тем более, повод есть – свет погас. И тут я с ужасом почувствовал, что не помню этих слов. Смотрю на тебя, а в голове совсем другие слова крутятся, как на конвейере. Я их гоню, а они там так глубоко засели, что ничего не получается. И губы мои сами спросили:

– Как у вас на работе?

Ты так улыбнулась, что я готов был провалиться.

А потом потрепала меня по голове и сказала:

– И за что я тебя люблю, такого бегемотика?

И тут дали свет. Заурчали холодильники, заверещали телевизоры, затараторило радио, зашуршали газеты, закрутилась наша стиральная машина. Ты вскочила и убежала в ванную.

А я остался на кухне один, как дурак, при бледной свечке. Поехали трамваи, лифты привезли на этажи перезнакомившихся соседей. Свободолюбивый троллейбус взнуздали, вернули на маршрут, прицепили рожки к проводам, и он покорно побежал в стойло.

А я сидел такой растерянный и думал. Я прожил честно все годы. Я ни разу не вздрогнул оттого, что мои слова совпали с моими мыслями. Они всегда совпадали. Может быть, поэтому у нас только две красивые тарелки для гостей. Я отдавал работе все силы! Все! Без остатка. У меня даже не было времени, чтобы подарить тебе хотя бы один такой вечер при свечах.

И тогда я поднялся, вышел в коридор и выкрутил наши пробки. Свет в квартире погас.

Но стало светлее. От свечки.

ОНО

Привет, Иван!

Теперь я знаю, кого винить в моей нелегкой судьбе. Во всем виновато ОНО.

Перед моим отъездом ты спросил, чего мне еще надо? Ведь я директор мясокомбината! Да, я был директором. И тебе, Иван, жилось со мной хорошо. Да и мне с тобой – тоже. Ведь ты директор ликероводочного. Как нам жилось! Вспомнить страшно. Хотя вкусно было и весело. Так дернул же меня черт написать в то время заметку в стенгазету. Только я ее написал, ОНО сразу взяло меня за горло. Я вторую написал, третью – и пошло.

Если бы ты знал, что ОНО со мной натворило! Сначала погнало меня в многотиражку корреспондентом. Не поверишь, я, убойным весом в сто двадцать килограммов, брал интервью у шестидесятикилограммовых инженеров. У молодняка, у перволетков!

Потом ОНО же заставило меня подать документы во ВГИК. Ты видел когда-нибудь директора мясокомбината в читалке? Скажу, что директоров ликероводочных там тоже не густо. Но меня там видели.

Во ВГИКе я пахал, как на каторге, а ОНО погоняло меня кнутом, выкручивало руки и толкало вперед. Только вперед! Во время дипломной работы ОНО совсем озверело. Итог ты знаешь – Главный приз на кинофестивале в Семипалатинске.

Я конченный человек, майкопскую колбасу от столичной уже не отличу. Мне говорят, я знаю жизнь. Поработали бы на мясокомбинате, тоже бы узнали. Я часто тоскую по родному Оймякону, шатаясь по Красной площади. А ОНО, коварное и злое, толкает меня на новые замыслы. Так кто же ОНО такое? Какое ОНО имеет право так издеваться над человеком? Скажу честно, Иван, я ЕГО ни разу не видел. Но ОНО есть! Иначе я бы не докатился до всех этих безобразий.

Прошу тебя, Иван, хоть ты побереги себя от НЕГО.

Не пиши!

Не думай!

Не тоскуй!

Наслаждайся!

Поцелуй от меня карбонад, охотничьи сосиски и буженину.

С приветом.

Твой Степан.