Голубые 'разговоры' - Рассказы аэронавигатора

- Не терплю, когда стол ходуном ходит! Этак и кефир недолго расплескать, - ворчливо замечает он. - Так вот, я тогда еще в Аэрофлоте работал. И помню, поступает распоряжение всему летному составу совершить по прыжку с парашютом. В добровольно-принудительном. порядке. Ну сам понимаешь, вроде прививки против малярии. Бумаженцию соответственную прислали, и каждому под расписку. Куда денешься? Я хоть и пятую тысячу уже разменял, по тем временам для воздуха цифра солидная, а все едино: ежели груздь, то полезай в "кузов. Прибыл ранним утречком. На Быковском аэродроме дело происходило. В барак зашел, смотрю, весь народ уже в сборе, припоздал я маленько, и по этой причине инструктор на меня зверем смотрит. Забыл вот его фамилию... небольшого росточка, коренастый, и еще глаза у него - это я уж точно запомнил, как у грифа, когда тот добычу терзает, - красные такие, с прожилками. Ну, думаю, вот она и моральная поддержка обеспечена! А тут и к машине. Втроем полетели: впереди пилот, потом этот красноглазый и сзади всех аз грешный. У-2 поначалу для этого дела приспособили. Между прочим, универсальная машина: чего только на ней не выкамаривали! Набрали восемьсот, вылез я, за стойку ухватился и словно прилип к фюзеляжу. Ну, никак не отдерусь! Будто эпоксидной смолой задницу приклеило. Рявкнул тут на меня инструктор: смотри - орет - тра-та-та! Аэродром промажешь! Ну, я отпустил левую руку и вниз рыбкой. Зажмурился, просчитал до трех, за кольцо дернул. И за морду сразу схватился. В горячке этой пряжкой от лямки веко царапнул. А парашют, ничего не скажешь, точно сработал. Тогда на котельниковских больше прыгали - хорошие были парашюты. Завис на стропах, вокруг поглядываю, окрестности обозреваю - все в полном порядке, или, как нынче принято выражаться, нормально! А потом сразу правый глаз стало застилать. "С чего, думаю, - вспотел, что ли?" Разобрался внимательнее, а это кровь. Вот еще Художественный театр!

Рассказчик, не угадав, обмакивает бородку в стакан с ацидофилином и, привычно стряхивая с нее капельки, продолжает:

- Да-а! Однако приземлился как следует. Хотя и на самом краю аэродрома. А ко мне уже на "пикапе" чешут. Первым этот красноглазый. Бежит, руки раскинул, обнимает:

- Ну, Фабий, со святым крещением! Сподобился-таки! Давай скорее на машину, и в барак. Другие очереди ждут.

А потом присмотрелся ко мне да как ахнет:

- Ты что, кабана резал, что ли? Кровищи-то! Куда тебя такого в барак? Подавайся отсюдова!

- А чего? - спрашиваю.

- А того, - отвечает, - что с такой фотогеничной личностью только за парашютизм и агитировать. Из тебя, как бы поаккуратней выразиться, получается наглядный экспонат... А у меня и так некомплект. Двое не явились. Один, между прочим, заслуженный. Привези я тебя сейчас в таком виде последний народ разбежится.

Ну, разжился я у них водицей, в бачке маленько оказалось. Умылся кое-как. Закурил. Платком носовым ссадину прижал покрепче. Все едино с собой не берут ни в какую. Парашют забрали, комбинезон, а сам, говорят, топай на полусогнутых. А к бараку и близко не думай подходить!

Так я и поковылял мимо ихнего дома с песнями. И с тех пор больше не прыгал. Хорошенького понемножку. Да по совести сказать, особо и не жалею. Значок, однако, заработал. Такие синенькие значки, маленькие, тогда давали после первого прыжка.

- Один значок-то? - уставив на рассказчика равнодушный взгляд, спрашивает Кекушев.

- Один... А сколько же?

- Зря! Я бы на твоем месте обязательно два потребовал. Так бы и объяснил - это, мол, мой первый и последний прыжок! Получается два.

Приспособив к случаю этот когда-то широко распространенный анекдот, Львович с самым серьезным видом тянется к докторской колбасе.

Что ни говори, случай, бесспорно, забавный. Но сегодня я предпочел бы другой, более значимый эпизод... Может быть, для начала найдется что-нибудь у Кекушева? По-моему, сейчас он несколько оживился и готов перехватить эстафету... Так и есть!

В противовес Фариху, Николай Львович начинает тихо, слегка выпячивая губы, я бы сказал, несколько воркующе. Речь его напоминает сейчас журчание уютного лесного ручейка.

- Мы тогда в Тикси задержались, - не спеша разворачивает он свое повествование. - Вроде зимовки получилось, только хуже, потому что неожиданно. После небольшой аварии. Ну какая там обстановка? Два домика, одна машина, и на той не разлетаешься - лыжа поломана. Тоска, но только не зеленая, а другого цвета. Белая. Да вы уж про Арктику не один раз, наверно, читали. Хотя бы вот у этого классика (выразительный жест в сторону козлиной бородки). Очень реалистическое произведение! С Головиным я тогда летал, с Пашей. А чаще даже и не летал, а вот так, в помещении отсиживался. Погоду все думали обмануть, а она, видимо, нас. Муторно этак-то без дела сидеть, одно радио маленько и отвлекает. Радистам, думается, вообще легче - у них всегда свежая информация: кто еще прилетает, кого начальство вызвало, кто с белым медведем стакнулся. Из каких консервов нынче на соседней метеостанции суп варят. Может, отморозил кто чего. У кого на Большой земле супруга родила.