Началась обычная деловая суета. Проверяли друг у друга подвесные системы, хорошо ли закреплено оружие и снаряжение, застегивали шлемы.
Бортмеханик проследовал в грузовой отсек.
Самолет пошел на снижение.
В кабине стало темней. Ручьев в последний раз посмотрел в иллюминатор — кругом крутились белые облака. Такой низкой облачности при прыжках ему еще не приходилось видеть. Судя по движению словно бы ватных, бешено крутящихся шаров, ветер тоже был куда сильнее обычного.
На мгновение сердца коснулся холодок — не отменят ли десантирование? Есть же нормы, инструкции. Вдруг нельзя?
Он с тревогой посмотрел на товарищей и прочел в их глазах ту же тревогу.
В этот момент резко и неожиданно загудела сирена, в грузовой отсек хлынул молочный, отраженный облаками свет: люк открылся.
Солдаты торопливо поднимались.
Снова заревела сирена, теперь прерывисто, требовательно; вдали засияла зеленая лампа.
И в то же мгновение одна за другой тяжелые машины со свистом исчезли в огромном проеме люка. Десантники побежали вслед.
Через несколько секунд Ручьев уже нырял в мутно-белый омут, навстречу ветру, навстречу земле...
Когда облака остались выше и парашют плавно понес его вниз, он наконец огляделся.
Под ним простиралось поле, вернее, большая, окаймленная лесами поляна. Она поросла кустарником, на ней зияли ямы, словно заросшие травой воронки, во всю длину тянулся овраг.
Не лучшее место для приземления. К тому же прерывистый сильный ветер дул. не переставая.
Ручьев управлял стропами, скользил, стремясь повернуться спиной к ветру, найти на этом изрытом ямами поле ровную площадку.
Еще десять секунд, пять, и наконец он опустился на твердую, пахнущую сырой травой землю.
Что ждало его на этой земле?
Глава XXII
Крутов отодвинул пустую, далеко не первую рюмку, заковырял в тарелке. Отбросил вилку.
Пустым взглядом он продолжал смотреть на улицу. Он прилетел утром, а его помощники должны были прибыть позже — один поездом, другой машиной.
...На этот раз задание было исключительно серьезное, и выполнить его надлежало не агенту-марионетке, а Крутову самому, лично. Без дураков.
...В тот же день тайным и далеко не надежным путем, с помощью «друзей» предстояло перейти границу Германской Демократической Республики. Это уже задачка! Пограничники не дремлют, риск огромный.
И все же дальше будет еще трудней! Если б речь шла о простой диверсии — поезд пустить под откос, куда-нибудь бомбу подложить — еще ладно. Но то, что предстояло совершить Крутову и его помощникам, но было простой диверсией.
Здесь требовалась ювелирная работа. Недаром выбор пал на него, крупнейшего мастера черных дел. Во-первых, район учений — это не курортный городок, там не очень-то разгуляешься по улицам с бомбами и пистолетами в руках: во-вторых, следовало обнаружить именно советские части, проследить за их маршрутами, переездами, выбрать подходящий поезд — уже не просто риск, а риск смертельный. Но и это было лишь подготовительной частью; оставался пустяк — пустить поезд под откос...
Да, размышлял Крутов, если все удастся, то обещанные (немалые, спору нет) деньги послужат не такой уж большой наградой.
Эх, отказаться следовало, отказаться...
Отказаться! Крутов некоторое время поиграл с этой мыслью, как кошка с мышкой. Как будто он мог отказаться! Как будто он не знал, что каждое предложение с неизменной оговоркой «учти, дело добровольное» — приказ, который нельзя не исполнить. Попробовал бы! Уж он-то хорошо знал, чем кончались такие отказы. Он ведь не пешка, сам приказывал и сам что-то там говорил про «добровольность». Дело не в этом. Дело в другом: как выполнить задание с минимальным риском?
Кое-что Крутов придумал. Изучил карты, расписание поездов, отчеты газет об учениях. Сверил, сопоставил — помог долгий, многолетний опыт. И решил.
Есть там, недалеко от станции Кингбаум, большой железнодорожный мост, единственный во всем районе. Наверняка возле него какие-то события разыграются: он еще не читал вечерних газет, может, уже и сообщения есть. Надо добраться до этой проклятой станции. И где-нибудь притаиться, поближе к полотну. Там густые леса, ночи еще темные...
Кингбаум почти за границей района учений — меньше войск, меньше бдительности. Надо дождаться подходящего поезда. Рано или поздно какое-нибудь начальство да поедет. Может, дрезина, или вагон, или спецсостав. Словом, там видно будет.