Голубые молнии

Здравствуй, Танек!

Вернее, добрый вечер. Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет... (не пугайся) в Москве. Скорей всего, я буду сидеть за столом в твоей комнате и пить чай. Не обращай на меня внимания, читай себе спокойно, а я возьму еще печенья.

Так вот, я в Москве, дома. Даже не знаю, как описать тебе мои чувства. Стихи писать разучился, а проза недостаточно выразительна.

Знаешь, Танек, я никогда не думал, что за один год может произойти так много и так мало перемен. Просто удивительно!

В Москве перемен нет. во мне — не счесть.

Уже пахнет весной. Впрочем, в городе это незаметно. Все равно всюду асфальт, снега почти не видно. И Большой театр и телебашня на прежнем месте.

Мне ужасно захотелось всюду пойти с тобой, погулять по набережным, сходить в театры, в музеи, на стадионы. Показать тебе мой город. В рестораны не пойдем! Ни в коем случае! Лучше умрем посреди улицы Горького от голода.

На домашнем фронте без перемен. Встретили — сама понимаешь. Мать умиляется, отец присматривается, друзья удивляются. Знаешь, когда человек улетает в долгое космическое путешествие, а потом возвращается на землю, то выясняется, что за те десять лет, что его не было на земле, прошли тысячелетия. У меня наоборот, здесь все по-прежнему, а я словно прожил десять лет. Ну, не десять — пять.

Пишу о том же, о чем не раз говорил тебе. Надоело? Но пойми, это то, что больше всего меня поражает. Странно, те же люди, те же вещи, те же события, а воспринимаю я их совсем по-другому. Впрочем, если не поймешь — претензий не будет — я и сам не могу это толком объяснить...

И еще хочу сказать тебе, что очень соскучился, просто ужасно! Мне кажется, что я не видел тебя сто лет и ты забыла меня. А? Зовут меня Анатолий. Фамилия — Ручьев... рост... вес... Номер тринадцатый. Вспомнила?

Сочинил, песню. Что скажешь? Сам. — слова, сам — музыку, сам буду тебе петь. Уже репетировал, запершись в своей светлице, в четверть голоса. Вот первый куплет:

Дома я. В блаженстве утопаю.
Но не радуют родные небеса.
Мне нужны твои глаза, родная...
Мне нужна твоя червонная коса...

Я, конечно, не Соловьев-Седой, Ошанин и Хиль в одном лице. Но пусть Хиль попробует написать стихи, а Ошанин спеть. Каждый из них чемпион в своем виде, а я многоборец. Кроме того, они выступают для миллионных аудиторий. А мое произведение рассчитано на одного слушателя. Так что не взыщи.

Вот и все, о чем успел написать. Не скучай, скоро буду с тобой. (Я уже с тобой в момент, когда ты читаешь это письмо. Ты что, не видишь? Вот же я, на диване!)

Ты имей в виду, Танек, где бы я ни был, близко или далеко, я всегда теперь с тобой.

Твой Толя.