Так и приземлились десантники, почти не различимые и с близкого расстояния.
Прошли минуты с тех пор, как они покинули самолет, и вот уже, сбросив подвесные системы, надев лыжи, они стоят, готовые к выполнению задании.
Цепочкой, в затылок друг другу, ритмично взмахивая палками, лыжники минуют широкую поляну, где приземлился десант, и исчезают в гуще заснеженного ельника...
Взвод двигался бесшумно и быстро, хоть идти было нелегко. Приходилось лавировать между молодых елок, стоявших на пути белыми упрямыми пирамидками, перелезать через упавшие стволы, кое-где просто продираться сквозь податливую, колючую стену.
Шли по целине, проваливаясь. Шли час, два, три. Впереди дозор, позади майор Орлов и лейтенант Грачев.
Наконец остановились на привал.
Кипятили чай, открывали консервы, закуривали.
Случилось так, что Хворост и Ручьев оказались связными. Быстро и бесшумно двигались они по снежной целине. Несмотря на свою силу, Ручьев чувствовал усталость. Сначала возбуждение, новизна, любопытство заглушали все. Но долгий, однообразный марш, окружающая белизна словно укачал и его, идти становилось все трудней, двигать руками все тяжелее.
— Стой! — неожиданно сказал Хворост и воткнул палки в снег.
— Что такое? — насторожился Ручьев, вглядываясь в окружающий лес.
— Ничего, — Хворост начал стягивать варежки, — перекур. Ты не устал?
— Устал.
— Меня ноги не держат. Нет, я ничего не говорю — учение вещь нужная. Но надо и меру знать...
— Тяжело в ученье — легко в бою, — усмехнулся Ручьев.
— Ерунда! Ты читал о возможностях человека? Какой-нибудь доходяга, который в обычное время еле ложку ко рту поднимает, в исключительных обстоятельствах может поднять паровоз!
— Уж паровоз!
— Ну не паровоз, это так — гипербола, а сто килограммов. В состоянии ярости, страха, отчаяния...
— Ну что ты мне эти прописные истины читаешь, — Ручьев махнул рукой. — это же общеизвестно. При чем тут учения?
— А при том... — Хворост наконец стащил с рук варежки и надел их на палки, — при том, что на учениях я, может, и никак себя не проявлю, а в бою уничтожу целый взвод противника!
— Батальон!
— А может, и батальон. Так что́ мне дадут твои учения? Да ничего не дадут. Ты мне подавай настоящий бой, уж там я покажу...
— Зад покажешь, удирая, — презрительно фыркнул Ручьев, — Как ты будешь воевать, если заранее не научишься?
— Я учусь! Я учусь. Что, я плохо стреляю или с парашютом боюсь прыгать? С первого раза, между прочим, прыгнул, не в пример некоторым. О другом речь. Прыгать умею, так зачем на учении в воду сигать? Придется в бою, не беспокойся, сумею. То же и лыжи — хожу ведь неплохо. На десятке из пятидесяти минут вылезаю. Так зачем переть сто километров? Придется, в бою и тысячу пройду! Эх, про пустить бы сейчас сто граммов, — мечтательно вздохнул он.
Ручьев с изумлением посмотрел на него.
— Опять! Только и думаешь об этом. На учениях, а ты все сто граммов забыть не можешь. Пьяница!
— «Пьяница»! — передразнил Хворост. — Где ты слов таких нахватался? С кем говоришь? С товарищем, с однополчанином говоришь!
— Однополчанин! — возмутился Ручьев. — Уж ты-то в критической обстановке тысячу километров пройдешь! Как же!
— Мороз ведь, — объяснял Хворост, — во время воины законные сто граммов выдавали. Начальство. Сейчас мир, с начальства не требую, но сам-то мог бы себе законные отпустить? И потом, я ж только говорю... абстрактно.
— Абстрактно, — проворчал Ручьев. — Пошли. И так десять минут потеряли.
Они продолжали путь.
Неожиданно лес оборвался.
Ручьев сверился с картой. На этом месте значился лес, но леса не было. Посмотрел на компас — все вроде в порядке. Разгадка пришла, когда под глубоким сугробом наткнулись на первый пень. Порубка.
Видимо, здесь последнее время рубили лес, и на карте это не значилось.
Пройдя сотню метров, вышли на дорогу. По ней скорей всего возили лес: виднелись следы тракторных гусениц. Посередине шла гладко укатанная полоса, по которой лыжи хорошо скользили.
— Порядок! — обрадовался Хворост. — Теперь лыжи сами пойдут.
— A ну стой! — Ручьев начинал сердиться по-настоящему, — Стой, слышишь? Никаких дорог! Забыл? «Избегать дорог и населенных пунктов».
— А я избегаю! — веселился Хворост, продолжая удирать от мчавшегося за ним Ручьева. — Чем быстрей я эту дорожку пройду, тем быстрей от нее избавлюсь.
Наконец Ручьев догнал своего напарника и схватил за плечо..
— Да ты что? А ну сворачивай с дороги. Сворачивай, говорят тебе!
Но было поздно. Навстречу, грохоча, показался трактор. Он был еще далеко, но в чистом поле негде было укрыться.
— За мной быстро! — скомандовал Ручьев и понесся к лесу.
Хворост бежал за ним. Углубившись в ельник, они остановились. Трактор медленно проплыл своим путем, таща на цепях три толстых бревна.
— Ни черта... не заметили... — Хворост прерывисто дышал, но его лицу стекал пот. Наклонившись, он подобрал горсть снега и запихал в рот.
Ручьев, даже не посмотрев на него, двинулся дальше. Хворост еле поспевал за ним.