Читаем Голубые метаферизмы -1 полностью

Темы для пробивной пьесы давно исчерпаны борзописцами. Остается провести творческое искание в отхожем месте театра, ибо там и Шекспиру приходилось снимать штаны, наравне с ценителями его искусства, прежде чем понравиться галерке, создающей гениев на свой вкус, чтобы познакомить созданного гения с автором сочиненных монологов.

Справедливость судит Добро и Зло, не нуждаясь Ни в том, ни в другом.

Неприкосновенность личности двулика. Официальная и уличная, встречаясь, не раскланиваются.

Точка зрения априори переходит на личности.

Лженаука хоть какой-то фундамент для оправданий современной науки, доказывающий, что она не высосана из пальца.

Как бы хотела Наука обвинить ученых в краже сокровищ предшественников из ЕЕ сундуков, но корпоративная солидарность обязывает расхитителей помалкивать дабы не оказаться расхожим мракобесом.

Ученый добивается личной точки зрения науки об ученом.

Точка зрения левого глаза посговорчивее.

Точка зрения – точка преткновения.

Смысл слова дубовый как канцелярский стол, язык превращает дубовый смысл в произведение разговорного искусства.

Правда убога, Ложь – шедевр искусства перевоплощения убогости в роскошь.

Если Зло нагадит, нагнется ли Добро прибрать за ним, чтобы прославиться великодушие?

Мир без Добра и Зла, как город без общественных туалетов с мухами.

В национальности нуждается толпа, чтобы оправдать свою агрессивность, и не верится, что национальность человека – человек, так легко он растворяется в толпе.

Диспут – метод втюхивания своего в заплохевшее чужое.

Интернациональное – буза митинга на площади.

Опрятность костюма не побрезгует, возьмет на себя грех за моральную нечистоплотность.

Философия ироничный взгляд на истинную цену собственной Самости.

Официальное мнение любой власти – полицейский, регулирующий броуновское движение личных интересов и официальных измышлений о правах личности на частную личность.

Общество безумно, любое, общество воображает себя статистическим эквивалентом человека, оставляя власти роль представлять обобщенную пропагандой личность нации.

Общество растворяет человека, и человек притерпевается чувствовать себя черпаком национальной похлебки.

Формула – лавровый венец математики, на торжествах которой математик назойливый выскочка, которому не досталось стула в президиуме ученого совета, распределяющего успех математики соответственно служебному статусу организаторов науки, начиная с завхоза.

Чудеса любим за даровщину, а не искусство мистификаций подвернувшегося под руку случая..

ПРИТЧА 111. А что думают чудеса о нас… Чего, чего, а организованности чудесам явно не хватает. То их не допросишься подсобить, когда гвоздь в сучек упрется и выкобениватья, то вдруг – как оплеуха, трахнет счастьем, – не сразу очухаешься…

Популярность содержит Славу за свой счет.

Скромность моя, ты одна знаешь, когда закрыть глаза, заткнуть уши и прикусить язык.

ПРИТЧА112. К могиле богача все черви кладбища устремляются засвидетельствовать свое почтение, иначе какой смысл тратиться на похороны по эксклюзивному разряду.

Благотворительность –гарантированное размещение капитала в банке Всевышнего.

Лучше никогда, чем одно и то же всегда.

Поздно – уже не завтра.

Язык интерпретирует личность математика, игнорируя смысл математических формул.

Любовь обожествляет страсти, превращает похотливую тварь в эксклюзив Божьего Создания…

Человека не обязательно любить, не мешайте ему быть человеком и всем воздастся с торицей.

Молчание – твое золото в моем кармане.

Мое мнение КАК ДОБЫЧА – бесспорно, а сам с собой я поделюсь без споров.

Английский юмор – ребенок, не выношенный до половой зрелости Искренности, – читаешь, как в долг тебе предлагают под проценты взаимности.

Английский юмор – средство сведения счетов с наследниками, затем с соседями, наконец прикончить тех и других с чисто английской брюзгливостью.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза