Голубые капитаны

— Это не меняет картины. Носилки можно было притащить из больницы. Я считаю, что Пробкин поторопился, не совсем трезво оценил положение и вывел из строя новый самолет. Я предлагаю осудить пилота Пробкина, но, учитывая его человеческий душевный порыв и пользуясь присутствием здесь командования, просить не наказывать строго.

— Дайте я скажу! — вскочил Вася Туманов. — Неправильно это! Не согласен! Ты видел, как мучился больной? Нет! А Семен видел! Если бы это был твой отец, Борщ, ты бы тоже проводил такой тонкий расчет, который предложил Семену? Вряд ли, хоть ты и паук!

— Без оскорблений! — застучал карандашом Корот. — Вы забыли, где находитесь!

— Я не хотел обидеть, — сразу остыл Вася. — Я имел в виду, что паук никогда не запутывается в паутине, потому что бегает только по гладким нитям.

Корот посадил его нетерпеливым движением руки.

— Все ясно! Разрешите, товарищи комсомольцы, мне… Давайте нарисуем облик Пробкина… Дисциплинкой не блещет. Склонен к демагогии. Один из всех в эскадрилье не выписал газет и журналов. «Я читаю только «Мурзилку»!» — заявил мне. Свободное время проводит с девицами сомнительного поведения…

— Это не ваше дело, — спокойно возразил Пробкин.

— Наше и мое, как командира и воспитателя! За ваше моральное убожество мне шею мылят!

— Вот и хорошо: чистая всегда будет.

— Видите, товарищи, он и здесь рисуется! Безобразие! — Но, встретив укоризненный взгляд Аракеляна, Корот сбавил тон: — Пробкин забыл главное, чему жестоко учит жизнь: ухарство, риск в жизни гражданского пилота исключены, ибо нет риска собой — есть риск людьми, машиной…

— Это сквозит в каждой строке Наставления, — подсказал Терепченко.

— Не считая Пробкина, на борту было еще два человека. Пробкину случайно сошло, другой поломает шею. Вот в этом разрезе надо судить!

— Вы, Михаил Тарасович, говорите, случайно? — переспросил Романовский. — Случай помогает только людям с подготовленным умом.

— Не всегда! Известно, что у случая только один вихор, но даже дурак может успеть за него зацепиться! — отпарировал Корот и сел.

— Кто еще выскажется? — спросил Борщ. — Прошу активнее, товарищи комсомольцы!

Встал коренастый парень и, поглядывая исподлобья на Терепченко, сказал:

— Человек живой, и все в порядке. Зря шар надуваем! Машина поломана частично. Два дня работы — и ажур. Сами поможем штопать. Записываюсь в бригаду. Пробкин — классный пилот. Влепить ему замечание, и все в порядке!

— За что? — крикнули из угла.

— А как же? — растерялся керенастый. — Зачем же тогда опирались?

— Не имеем права объявлять взыскание, Пробкин — не комсомолец, — объяснил Борщ.

— Если не имеем, тогда еще лучше. У меня все!

Дрогнули стекла от пролетавшего самолета. В дальнем углу зашушукались.

— Товарищи! Говорите, что чувствуют ваши сердца, они всегда искренние советчики. — Аракелян комкал в руке сделанного из бумаги голубя. — Вот вы там, в углу, оппозиция, чего молчите? Вы опять что-то хотите сказать, Туманов?

— Предлагаю считать поведение Пробкина в исключительной ситуации правильным. И вообще, — Вася махнул рукой, — я бы тоже так сделал!

— У него явный «порок» сердца, — негромко, но так, чтобы все слышали, проговорил Терепченко и зажевал нижнюю губу.

— Что прикажете понимать под словом «поведение»? — иронически спросил Борщ.

— Его решение на посадку!

— Такая трактовка вредна! Кто еще выступит?

Желающих не оказалось. Романовский переглянулся с Аракеляном. Разговора, на который они так надеялись, не получилось. Спешкой, крайностью суждений это собрание не отличалось от других, будто ребята не верили в то, что их принимают всерьез, что с их мнением считаются, что их организация может реально влиять на жизнь. Невольно напрашивалось сравнение с паровозом, идущим по инерции с тлеющей топкой под котлом.

— Тогда, может быть, скажет Пробкин? Где ты там? — Борщ сделал вид, будто ищет, шаря глазами по рядам. — Вставай, Семен. Наверно, уже обдумал свой проступок?

— И скажу! — поднялся Пробкин. — Ты, Борщ, обвинил меня в нарушении дисциплины. А я, по скудоумию, понимаю так: дисциплина бывает разная. «Не рассуждать!», «Делай, что велят!» — это тоже дисциплина. А есть другая, когда ты не слепо выполняешь приказ, а стараешься пошевелить мозгами, выполнить лучше. Тут уж приходится думать, рассуждать…

— И докатываться до аварии! — бросил реплику Терепченко.

— Ну и ладно! — Пробкин сел.

Когда начали голосовать, большинство рук поднялось за предложение Васи Туманова.

Терепченко вышел первым из комнаты, громко хлопнув дверью.

— Ну и как, не коснулась левая рука твоей лысины? — толкнул в бок Семена Вася Туманов.

И в первый раз за все их знакомство товарищ по детдому не ответил колкостью или шуткой.

— Не получился разговор? — спросил Романовский Аракеляна.

— А кто его знает? — раздумчиво сказал тот. — Хотелось поднять моральный вопрос со всеми оттенками, и в то же время думаю: не лучше ли живой пример, чем длинное назидание?