Голубые капитаны

— Ты же сама просила?.. Все решено! Романовский мне самому нужен.

Катя взяла Бориса за руку и сразу, будто опомнившись, отдернула ладонь…

* * *

— Боря… Боря! — Корот тронул замершего у портрета Романовского. — Погибла в Крыму. Два против шести. У нее кончился боекомплект. Машина ведущего взорвалась на глазах. Ее взяли в клещи, и она пошла на таран… На верхнем плато Чатырдага, где в тот день упали обломки ее самолета, сложен памятник из белых гранитных камней… Был там прошлый год… — Корот потянул галстук и расстегнул ворот рубашки. — Твою домру она возила с собой в гаргроте.

Романовский осторожно притронулся пальцами к фотографии и посмотрел на Корота. Тот отвернулся и сказал:

— Увеличили с газетного снимка. Портрет отдам. У тебя больше на него прав. Да и в доме прекратится из-за Кати холодная война, Марфа пыталась снять фотографию дважды… — Корот смотрел на Романовского и уже с трудом различал черты его лица — на дворе темнело. — Расскажи о себе?

— …Я был в штрафном батальоне. В марте сорок пятого ранили. Стал чистым. Просился в авиацию, но… войну пришлось кончать в пехоте. Несмотря на рекомендации генерала Смирнова, с которым я случайно встретился в одном из штабов.

— Помню, помню! — оживился Корот. — Я был в дивизионном госпитале. Приходил генерал. Расспрашивал. Я дал тебе блестящую характеристику. Не помогло?

— Штрафник же я был, Миша.

— А старые заслуги не зачет?

— Много по этому поводу думал и пришел к выводу: все шло правильно. Маловато стоил я тогда, хлипка все-таки была становая жила у летчика Борьки Романовского. Да ладно…

Несколько раз вспыхнули и погасли светлячки на концах сигарет.

— А дальше? — нетерпеливо спросил Корот.

В гостиной послышались голоса.

— Дочка пришла. Светка со своим усатым Васей-васильком. Рассказывай, Боря!

— Прилечь можно?

— Обязательно! Мне, дураку, и невдомек, что ты прямо с поезда. Давай на койку… Не снимай ботинки, я стул подставлю. Вот так удобно?

Корот отошел, загородив громоздкой фигурой окно.

— Ты получал мои письма, Михаил? — спросил Романовский.

— Только одно, где ты писал о переводе к нам.

— Странно, — задумчиво проговорил Романовский.

Корот поспешно вышел из комнаты и через несколько минут принес постель на диван. Укладываясь спать, Романовский сказал:

— Восемь писем, значит, до тебя не дошли. В них я спрашивал, знаешь ли ты что-нибудь о семье майора Дроботова?

— Зачем тебе?

— После войны генерал Смирнов помог мне все же устроиться пилотом в Симбирское управление ГВФ. Нелетной погодки там хватает, и я в свободное от полетов время занимался поисками родных майора через милицию. Удалось установить, что детский сад, где был сынишка Дроботова, из Ленинграда эвакуировали сюда, в Саратов.

— Зря бередишь старые раны. Сыну Дроботова сейчас не меньше двадцати лет…

— Двадцать три.

— Ну вот. Он наверняка преспокойно здравствует, не ведая печалей, а ты хочешь смуту в его душу внести.

— Отца-то он должен знать… Справлялся я: с фамилией Дроботов мальчика на детские эвакопункты города не поступало.

— Видишь!.. Ты из-за этого и перевелся к нам?

— Евсеича помнишь?.. Ну я вам рассказывал о старике-партизане, который вытащил меня из деревни, занятой немцами, и помог найти партизанский отряд? Что, первое десантирование на планерах в тыл забыл?

— Да помню я, помню, хотя деда твоего и не видел.

— Нашел я его после войны. Жили в Сибири я, он и мама. Мама умерла от крупозного воспаления легких, потом дед от ран и старости. А чего я там один-то? Потянул немного, закончил институт и сюда. У бобыля везде дом.

— А журналистику-то свою зачем кончал? Писакой хочешь быть?

— Просто интересно.

— А вот мои университеты, как и у Горького, — жизнь. И ничего, зарабатываю побольше некоторых ученых, и почета хватает.

— Скромник ты, Миша. Скромник… Ну что, спим?

— О Володьке Донскове слыхал что-нибудь?

— Переписываемся. Испытателем летает в пустыне. Отбой, отбой, Михаил, глаза слипаются.

Глава вторая

АВАРИЯ

Семен Пробкин, громко топая по коридору, торопился в эскадрилью. До вылета остались считанные минуты. «Чертов будильник! Завтра же куплю новый!» Когда он раскрыл дверь, в комнате уже никого не было, даже дежурный пилот ушел на аэродром.

Заполняя графы полетного листа, Семен делал ошибки, ставил кляксы, комкал и бросал на стол бумагу. Наконец «задание на полет» приняло надлежащий вид, и он, торопливо засовывая его в планшет, увидел вошедшего парторга Аракеляна.

— Уходите? — мягко спросил тот.

— Бегу как лань, гонимая тайфуном.

— Спасибо за образ. А почему не убрали скомканные бумаги со стола? Кому-то на этом месте сегодня придется работать.

— У меня буквально минуты, уважаемый товарищ парторг!

— Убрать недолго.

— Это вам недолго — закрыл рот, и рабочее место убрано, — проворчал Семен.

Аракелян укоризненно смотрел на пилота.

— Можете идти, Семен Кириллович, я приберу за вами, — сказал он и потянулся за одной из бумажек.

Семен посмотрел на пустой рукав парторга, аккуратно засунутый в карман пиджака, и быстро убрал со стола скомканные листы, рассовав их по своим карманам.