Голубые капитаны

Мужик сглотнул, и странно, как у лягушки, дернулся его зоб. Теперь у Корота сомнений не было: Вьюн!

У корней вяза лежал полицай Вьюн, повесивший его отца. Как мог Вьюн объявиться здесь, так далеко от родного села, Корот не думал.

Мыкола Вьюн появился в селе за год до войны со справкой об отбытии тюремного заключения. Был он грязен и тощ. Попросился в колхоз. Не брал пришлого председатель, да вмешалась милиция, ходатайствовала перед сходом за бывшего торгаша самогоном. Правда, не пил Вьюн, работал хорошо, отъедался на колхозных харчах.

Летом поставили Вьюна учетчиком на ток. Осенью, богато получив за трудодни, вошел он примаком в дом пожилой вдовы. Жил тихо, на собраниях сопел в тряпочку, друзей не заводил. До весны Вьюн копался в хлеву, ухоживал скотину.

В начале лета поползли по селу нехорошие слухи, начали появляться подметные письма с националистическим душком. В это же время повадился Вьюн ходить на охоту. Однажды, уйдя с ночевкой в плавни, вернулся уже с немцами. И тут услышали селяне, какой у него зычный бас, почувствовали его тяжелую руку. Измывался над народом, поганец, нещадно.

Не знал Миша Корот, что у десантников предатель появился случайно: отходили с боем и наткнулись в лесу на «местного колхозника», обещавшего помочь им. Слышал Миша Корот. о проводнике из здешних, но не видел. Теперь вот он, перед ним.

Предателя нужно взять живым! Живым! Чтобы судить всенародно!. Но предатель уже щурил левый глаз. Его пулю остановить могла только пуля. Корот поднял пистолет. Прорезь и мушка совместились под сизой волосатой челюстью. Палец мягко нажал спуск. Голова предателя мотнулась и упала на приклад винтовки, ствол задрался, и пуля из него ушла в небо.

Корот подполз, поднял голову убитого. Это был не Вьюн. У Вьюна были разного цвета глаза. Но этот и Вьюн были из одного жабьего племени.

Вспугивая быстро наступающую темноту, захлебывались огнем стволы «шмайсеров». Теперь их можно было пересчитать: три-четыре огня на полсотни метров. Значит, на рубеже боя действовал только огневой заслон. Оставив в окопах прикрытие, по руслу жиденького теплого ручья, между кустов поползли к лагерю и десантники.

Рывок в небо

Когда в Москве Кремлевские куранты отбили полночь, на тесной полянке в глубине леса закончились последние приготовления к финалу операции «Тихая ночь».

Ночь и в самом деле затихла. Накрепко вцепившись в последние рубежи обороны, боролись с усталостью и сном десантники. Их осталось немного. Болотная топь, похлюпывая и вздыхая, засасывала разметанные кустики фашин и трупы немецких солдат. Комбат не решился выходить на юг, и теперь группы красноармейцев бродили с шестами по трясине, искали новых путей отхода. Они прощупали, казалось, самое непроходимое место — Плюй-омут и нашли старую полузатопленную бревенчатую гать. Она выводила из леса в плавни, заросшие густым камышом.

Над лесом повисла яркая молодая луна, будто пытаясь высмотреть его тайны.

Владимир прощался с друзьями. Борис Романовский и Михаил Корот оставались с десантниками. Какая судьба ждет каждого, никто предсказать не мог. Выражали последние желания.

— Вот адрес. Возьмите оба. Освободят наше село, сообщите обо всем оставшимся родичам, — говорил Корот. — И еще… адресок Марфиньки из «Красной нови».

— Дед Петушка, партизанского мальчонки, Калистрат Евсеич, остался один как перст. Хочу взять после войны к себе, с мамой договорился. На базе у комиссара Маркина его координаты. Не забудьте, ребята! И если что, возьми на память мою домру, Володя.

— Ну, а у меня нет особых просьб, ребята. Пусть будет вечно чист наш океан! — сказал Владимир. — Прощайте!

Шесть рук свились в кольцо, склонились, коснувшись друг друга, головы: рыжая, каштановая и белая от бинтов.

Квакнула на болоте осмелевшая лягушка. Примолкла. А потом загомонил лягушачий хор.

— Пора! — шепнул Владимир и, разорвав круг, крикнул: — Начали!

Стащили чехол с куска прорезиненной ткани. Восемь красноармейцев одновременно повернули вентили газовых баллонов. Сжатый в них гелий с шипением рванулся по шлангам, и ткань начала вспухать, принимать форму шара. Шар рос, и его веревками оттягивали в сторону от кривобокой ольхи. Развернулись стропы, соединяющие шар с четырехугольной корзиной из ивовых прутьев. Через несколько минут неуправляемый сферический аэростат натянул веревки. Лучи фонарей плющились о блестящую оболочку.

— СССР-М, — прочитал комбат большие глянцевые буквы.