Голубые капитаны

Прямо в лицо светит желтый месяц, выбеливает нос планера, лобовые кромки длинных крыльев. Глаза привыкают к небу. Оно уже не черное, на густо-синем экране играют тени. Беспорядочно бегут причудливые облака, закрывают на мгновение глазастые звезды, и как бы подмигивают далекие загадочные планеты.

А ближе всех тонкая, согнутая пружина луны. Можно ухватиться за кончик, покачаться. Только опять закрывает «е большое неторопливое облако и медленно наполняется серебристым светом. Кажется, висишь под ним тихо, как парящая птица. Океан… Пацаном Володя Донсков мечтал прорываться сквозь штормы, в компании отчаянных татуированных парней брать на абордаж неприятельские корветы, поднимать свой флаг на реях побежденных судов. Мечту навеяли книги, читанные запоем и без разбора. Но однажды он спросил отца: «А куда все время плывут облака?» Оказалось, что жизнь неба таинственна, люди, покоряющие пятый океан, умны и дерзновенны, они, как и моряки, прокладывают путь по звездам, но они ближе к ним. Люди — птицы… И постепенно сплавились в мальчишеских думах парус и крылья.

Второй разворот.

Теперь облака плывут на планер. Рожденные морским бризом, горной вершиной или крестьянской пашней, все они разные, непохожие, как судьбы людей. И если у каждого человека есть своя звезда, то в облачке должна быть частица души пилота. Донсков помнит белое, мягкое, как пух бабьего лета, облако. К нему он запускал свой первый змей. С тем облаком уплыло детство. Потом приплыло синее облако. Он любовался им, подолгу ожидая, когда ветер вынет его из крутых прокопченных туч, ловил его в куржавой наледи Волги, терпеливо ждал, когда облако высветлится солнцем.

Он догнал синее облако в гондоле учебного аэростата. Догнал, не почувствовав свободы полета. Аэронавт — пленник неба, а не его хозяин. Нестись по воле воздушного потока, подниматься и опускаться по капризу температур, садиться там, где не хочешь, — незавидная доля. Но по молодости ему не положены были крылья, и помощником аэронавта он прилипал к тучам, травил газ из шара, уходя от молний к земле, сбрасывал балласт, чтобы с землей не столкнуться. Третий разворот.

И вот смутное небо сороковых годов. Снились черные облака, замешенные на выплаканных слезах людей, мерещилась на лобовом стекле спираль прицела, узились глаза. Явь была прозаичней: неполных семнадцать! Значит, гонят тебя из военкомата, закрыты двери летных училищ — жди, жди, жди! Он не стал ждать, а приписал в метриках несколько месяцев. Получил штурвал и крылья, но без мотора. Четвертый разворот.

Летчики смеются: «Курица не птица, планерист не летчик!» Или, скромно потупившись, загадывают, пряча усмешку: «Не летчик, а летает, не собака, а на привязи. Кто?» А старший лейтенант Костюхин на подметках сапог рисует изображение планера, таким образом попирая достоинство планеристов. И в чем-то они правы. Какой же ты пилот, если не по своей воле возносишься к облакам, если не от тебя зависит полет крылатого аппарата, если ты в вечном плену гравитации? Сможешь ли разить врага на беспомощном планере? Чем отличается планерист от аэронавта? Только выбором направления. А как его выбрать правильно? Пора выравнивать планер.

Над ним, где-то в стратосфере, появились светящиеся облака. Легкие, как тени, они сгустятся, засветятся жемчужно-серебристым светом. «Из чего они состоят? — ломают головы ученые. — Из скопления космической пыли или частиц воды?» Пожалуй, из пыли метеоров. Многое, красивое и удивительное, создает вода. Радугу или море, например. Но красят море не только струи, играющие со светом, а и могучие волны. Серебристые облака имеют блеск металла, волны похожи на свинцовые глыбы. И там и там — крепь. Так и настоящий человек красив не лицом…

Беспорядочные мысли одолевали Донскова, но не мешали точно пилотировать планер. Приближались посадочные костры. Лизнуть бы поле прожектором, но по заданию нельзя. Донсков потянул на себя штурвал и почувствовал касание земли. Импульсное торможение замедляло бег планера. Легкий клевок — остановка. Пока подойдет трактор, есть время посидеть в кабине, посмотреть с аэродромной горы на город.

Немецкие стратеги планировали захватить Саратов 10 августа 1942 года и просчитались — сейчас сентябрь. С тринадцатого они штурмуют последний оборонительный обвод Сталинграда, рвутся в город. А Саратов громят с воздуха, пытаются разрушить мост через Волгу, перерезать артерии сталинградцам. Только не получается.

А город не спит. Где-то там, на Шелковичной улице, и его дом, мать, ждущая весточки с фронта, крошечная сестренка Майка. Отец почему-то долго не пишет. Где ты, папа?

Послышалось фырчание старого «фордзона». На этом тракторе, собранном курсантами из железного лома, фордзоновским был только капот, чудом не сгнивший на свалке. Но он давал право веселым планеристам частенько припевать:

Прокати нас, Петруша, на тракторе,

До ангара ты нас прокати…

Выбрасывая искры из выхлопной трубы, трактор пятился к планеру. Задняя фара пучком света уперлась в буксирный замок.