Голубой замок

Она ненавидела этот пикник, но ей никогда не приходило в голову протестовать. Казалось, в ее природе не было ничего мятежного. И она точно знала, что скажут ей на этом пикнике. Дядя Веллингтон, которого она не любила и презирала, несмотря на то, что он осуществил высшее стремление Стирлингов «жениться на деньгах», спросит хриплым шепотом «Еще не надумала выйти замуж, дорогая?» и удалится с хохотом, которым неизменно заключает свои глупые реплики. Тетя Веллингтон, перед кем Валенси испытывала жалкий трепет, расскажет о новом шифоновом платье Олив и последнем преданном письме Сесила. Валенси должна будет восхищаться и интересоваться как платьем, так и письмом, словно они принадлежали ей, иначе тетя Веллингтон обидится. Валенси давно решила, что лучше обидеть Бога, чем тетю Веллингтон, потому что Бог может простить, а тетя Веллингтон — нет.

Тетя Альберта, невероятно толстая, с приятной привычкой всегда говорить о своем муже «он», словно тот был единственным существом мужского пола на свете, никогда не забывающая, что в молодости была писаной красавицей, посочувствует Валенси по поводу ее желтоватой кожи:

— Не знаю, почему все современные девицы такие загорелые. Когда я была молода, моя кожа была кремово-розовой. Я считалась самой красивой девушкой в Канаде, дорогая.

Возможно, дядя Герберт не скажет ничего — или, может быть, шутливо заметит:

— Как ты растолстела, Досс!

И все засмеются над этой весьма забавной мыслью, что бедная худышка Досс толстеет.

Красивый важный дядя Джеймс, кого Валенси не любила, но уважала, потому что он считался очень умным и поэтому слыл семейным оракулом — мозги не были приоритетом в семействе Стирлингов — вероятно, заметит с глупым сарказмом, которым заработал свою репутацию: «Полагаю, ты сейчас занята своим приданым?»

А дядя Бенджамин, хрипло посмеиваясь, загадает несколько своих гадких загадок и сам же ответит на них.

— «В чем разница между Досс и мышью? Мышь желает поесть масла, а Досс — умаслить Едока».[1]

Валенси слышала эти загадки раз пятьдесят и каждый раз хотела бросить в него чем-нибудь. Но она никогда не делала этого. Во-первых, Стирлинги просто не бросались вещами, во-вторых, дядя Бенджамин являлся богатым и бездетным вдовцом, и Валенси была воспитана в страхе и предостережениях насчет его денег. Если бы она обидела его, он вычеркнул бы ее из своего завещания — предполагалось, что она туда вписана. Валенси не хотела быть вычеркнутой из завещания дяди Веллингтона. Она всю жизнь была бедна и знала унизительную горечь этого. Поэтому она терпела его загадки и даже натужно улыбалась над ними.

Тетя Изабелла, откровенная и неприветливая, как восточный ветер, всегда критиковала ее — Валенси не могла предугадать в чем, потому что тетя Изабелла никогда не повторялась, обычно находя новую цель, чтобы уколоть. Тетя Изабелла гордилась тем, что говорит то, что думает, но ей не нравилось, когда другие говорили то, что думают о ней. Валенси никогда не открывала своих мыслей.

Кузина Джорджиана, названная в честь своей прапрабабушки — а та была названа в честь Георга Четвертого — скорбно перечислит имена родственников, умерших со времени последнего пикника, и поинтересуется «кто из нас будет следующим?»

Угнетающе компетентная тетя Милдред будет бесконечно твердить о своем муже и своих чудо-детях, потому что Валенси будет единственной, кто ее слушает. По той же причине кузина Глэдис — на самом деле двоюродная кузина, согласно строгой системе, по которой Стирлинги распределяли свою родню — высокая, худая леди с ранимой душой будет несколько минут описывать свои страдания из-за неврита. А Олив, эта чудо-девушка семейства Стирлингов, имевшая все, чего не было у Валенси — красоту, популярность, любовь — продемонстрирует эту красоту и все, что дарит популярность, выставив свои бриллиантовые регалии любви перед ослепленным, завистливым взглядом Валенси.

Но ничего из этого сегодня не произойдет. Как не будет и упаковки чайных ложек. Это дело всегда возлагалось на Валенси и кузину Стиклз. Но однажды, шесть лет назад, пропала серебряная ложечка из свадебного набора тети Веллингтон. С тех пор Валенси вечно о ней напоминали. Ее призрак, словно Банко[2], витал над каждым последующим семейным праздником.

О, да, Валенси точно знала, каким был бы этот пикник, и благословляла дождь, спасший от него. В этом году вообще не будет пикника. Если тетя Веллингтон не может устроить его в сей священный день, она не будет праздновать совсем. Спасибо всем богам, которые свершили это.