Голубой уголь(сборник)

Размеры моторной лодки рассчитали так, чтобы она свободно могла поднять всех людей и запасы продовольствия на несколько месяцев, быть легкой, прочной и способной двигаться как по воде, так и по снегу. План был такой: сделать два плоскодонных дощатых остова, вставить один в другой, а между ними уложить слой просмоленной материн. Снизу укрепить полозья. При обилии материала (доски доставали на пароходе) и «технических сил» нетрудно было разрешить вопрос об установке мотора и съемной мачты с парусами. Главная трудность заключалась в том, чтобы самую громоздкую часть работы — постройку корпуса лодки — закончить до наступления темноты. Надо было торопиться.

Уже давно началось постепенное переселение на пароход и по мере того, как рассеивалось жуткое впечатление от первого посещения наполненной мороженными трупами кают-компании, ледяной дом в фиорде пустовал нередко сутками. После гибели Марина окончательно приспособили кубрик для зимовки. Ледяной дом опустел, но никто, конечно не мог предполагать, что пленники ущелья снова захотят вернуться в это жилище.

Работа подвигалась вперед быстро, дружно и споро, но прежней бодрости у товарищей уже не было.

Работа двигалась вперед быстро, дружно и споро…

Не только не слышалось шуток, но все стали необычайно скупы на слова. Сосредоточенно, в угрюмом молчании, а иногда даже с непонятным озлоблением каждый делал свое дело. Может быть особенно удручающее впечатление произвела на ледяную колонию гибель Марина. Совпав с моментом первой победы над зелеными стенами, она как бы обесценила победу. Все трудности освобождения, о которых ранее каждый старался по возможности не думать, теперь представлялись с беспощадной ясностью. Неприступно мрачным оказался ледяной массив острова с его обрывистыми стенами, слишком безнадежной казалась бесконечная ледяная пустыня. Каждый шаг предстоит завоевывать с огромным трудом, на каждом шагу грозит смерть. А ведь это только подготовка к началу пути!..

Ледяная тюрьма в эти дни стала казаться родным домом, спокойным убежищем, из которого страшно пуститься наружу. И даже работа не рассеивала мрачных настроений, окутавших затерянный во льдах коллектив.

Напряженная тревога росла с приближением полярной ночи. Спешка с постройкой лодки приобретала горячечный характер. Тусклые осенние сумерки близились к концу, морозы крепли, работающие один за другим отмораживали руки, от неосторожного удара молотком дерево разлеталось в куски как лед.

Однако все опасения оказались излишними. Зимняя тьма опустилась на ледяное ущелье после того, как остов лодки лежал уже на палубе парохода. Более того — успели сделать мачту и вообще покончить с плотничной частью постройки.

Теперь работу перенесли в трюм замороженного парохода, где оба механика развернули кузницу и слесарную мастерскую, монтируя «двигатель Комлинского». Но и на этой работе никому не удалось сполна освободиться от гнета глухой тоски и беспокойства, так въедчиво и цепко овладевших настроением всей группы. Скоро появились новые обстоятельства, которые не только тому способствовали, но постепенно вынудили всех испытывать все возрастающий страх, дошедший наконец до ужаса такого напряжения, какой бывает лишь в кошмарах.

Долгое время не позволяли окончательно поддаться этим настроениям товарищеская самодисциплина и спайка, но настал момент, когда и эго не могло уже сдерживать. На пароходе и в ледяном ущелье стали происходить какие-то совершенно не сообразные ни с чем, непонятные, нелепые до дикости происшествия, которые могли привести к панике и при менее гнетущей обстановке.

Еще осенью, когда вверху над унылой равниной острова серели сумерки, а на дне ущелья уже скапливалась ночная тьма, было обнаружено первое странное явление, которому тогда еще, однако не придали особенного значения.

Часть запасов тюленьего мяса, жира и кож оставалась еще в кладовой при ледяном дворце. Несколько человек во главе с Деревяшкиным, захватив с собой грубо сколоченные сани и фонари, отправились за кожами, которые понадобились для работы.

Бледный свет фонарей робко растапливал у ног желтые, покачивающиеся в такт шагам кружки в густой, тяжко облипшей со всех сторон тьме. Изредка снизу освещалось чье-нибудь лицо с угольными, убегающими вверх кляксами теней — точно лицо было вымазано сажей.

Когда Деревяшкин осветил кладовую, лицо его выразило недоумение, отчего теневые кляксы складками мгновенно разбежались по сторонам. Завхоз ревностно следил, чтобы в кладовой все лежало в порядке, к никому не позволял хозяйничать там в его отсутствие. Теперь же здесь как будто кто-то рылся: царил явный беспорядок.

— Какой здесь неряха самоуправствовал? — спросил он грозно.

Среди спутников Деревяшкина этого неряхи не оказалось. Завхоз, соблюдая зловещее молчание, убрал с пола на место несколько кусков сала и швырком выкинул наружу на сани несколько валявшихся на полу кож.

Репортер высказал предположение:

— Может быть неровно лежали, сами упали?

— Не могло того быть… Я так не укладываю… — проворчал сквозь зубы Деревяшкин.