Голубой пакет

— Трудно… Я видел чеканные знаки на клинке. Ничего не понять… смелея с каждой минутой, заявил Наруз Ахмед.

— Поймем. Ко всем тайнам, имея голову, можно подобрать ключи. Курите, — предложил Керлинг, подавая сигару. — И слушайте!

Он подробно рассказал, как купил клинок и как обменял его на клыч. Наруз Ахмед слушал внимательно, не перебивая, но когда в заключение услышал, что клинок сейчас находится в руках единственного сына советского офицера Саттара Халилова, он побледнел, подскочил к Керлингу и с силой схватил его за плечи.

— Что с вами? — отступая, спросил испуганный Керлинг.

— Вы сказали — Саттар Халилов?

— Да…

— И у него сын?

— Да, это совершенно точно.

Наруз Ахмед застонал и, сжав руки в кулак, постучал им по своему колену.

— Эта фамилия что-нибудь вам говорит?

— О да, — скривив губы в злой улыбке, простонал Наруз Ахмед. — О многом говорит! Саттар Халилов — бывший батрак моего отца.

— Интересно…

— О-о-о! Он мой кровный враг. Его тесть убил моего отца. Если у него есть сын, да еще единственный, то это мой сын!

Керлинг приподнял брови. Пришла очередь и ему удивляться.

— Саттар Халилов украл у меня жену, силой вырвал из рук моих слуг, и увез ее ночью из дому. Я не мог отомстить, не успел… О-о-о…

— Позвольте, — прервал его Керлинг.- А как отнеслась к этому ваша жена?

— Что?

— Ее устраивал подобный вариант?

Наруз Ахмед вздохнул и опустил голову. События восемнадцатилетней давности ожили и промелькнули перед ним так зримо, что казалось, будто в ноздри пахнуло запахом пыльных садов кишлака Обисарым…

— Это очень длинная и очень старая история, — неохотно произнес он, очнувшись. — Я уже стал забывать.

— Придется вспомнить, дорогой. Я обязательно хочу услышать ее. И не из пустого любопытства. Будьте мужчиной, успокойтесь и рассказывайте. Впрочем, погодите…

Керлинг приоткрыл дверь кабинета и громко хлопнул два раза в ладоши. Появился Гуссейн, толкая впереди себя низкий столик на колесиках, сервированный для ужина на двоих. Подкатив столик к тахте, Гуссейн неслышно исчез.

Не присаживаясь, Наруз Ахмед опрокинул в глотку две большие рюмки коньяка и, крупно шагая взад и вперед по ковру, начал рассказ.

Керлинг был вторым после Ахуна человеком, перед которым он без утайки выложил все: и ненависть свою к новой и чужой ему жизни там, на бывшей родине, и презрение к людям, которые были рабами отца и должны были стать его рабами, но почему-то учатся в вузах, ездят на курорты, командуют и хозяйничают. Слушая его, можно было подумать, что дехкане в Советском Узбекистане и Таджикистане уже много лет едят и пьют его, Наруза Ахмеда, добро. Он подробно рассказал о смерти отца, о встречах с Халиловым, о том, как насильно сделал Анзират своей женой, чтобы мстить, мстить, мстить… И за смерть отца, и за потерю земли и стад, за все, все… Он не скрыл даже того, что намерен был выместить свою злобу не только на Анзират, но и на ее потомстве.

Окончив исповедь, Наруз Ахмед уселся на тахту и яростно накинулся на еду и питье.

Взволнованный необычным рассказом, Керлинг долго молчал и наконец, отставив крошечную рюмку, изрек:

— Поразительно! Восток! Азия! Какое роковое сцепление обстоятельств! Додуматься трудно! Конечно, ваш сын теперь уже взрослый молодой человек, живет, не ведает, кто его настоящий отец… Поразительно! Скажите мне, и пусть мои вопросы вас не смущают: кто знает, что Халилов… м-м-м… украл вашу жену?

— Найдутся такие. Все происходило в кишлаке.

— А интересно, остались ли в живых такие, которые смогут подтвердить, что юноша, которого Халилов считает, возможно, своим сыном, в действительности ваш сын?

— Должны остаться…

— Это очень важно. Вы еще сами не знаете, как важно… А теперь скажите откровенно: чувство мести уже покинуло ваше сердце?

— Нет! — крикнул Наруз Ахмед. — Тысячу раз — нет. И теперь особенно. Они еще должны ответить за восемнадцать лет нищеты и позора. Клинок у Халилова. Отцовский клинок — мое богатство — у них. И сын — исчадие ада ненавистного чрева. Он должен умереть. И она, мать его, тоже должна умереть. И проклятый Саттар Халилов! Я не стерплю. Я пойду на все. Я змеей вползу к ним…

— Спокойно, спокойно…

Наруз Ахмед запустил руку в волосы и взъерошил их.

— Я бек, — задыхаясь, сказал он. — Понимаете? В моих жилах течет кровь повелителей! От нашего взгляда дрожала Бухара! Не думайте, что в нищете и ничтожестве я потерял и гордость, и чувство ненависти…

— Я так не думаю, — успокоил его Керлинг, про себя подумав: "Этот взбесившийся шакал, кажется, станет моей ручной собачкой…" — Я так не думаю, я понимаю… Очень похвально, что после всего пережитого в вашем сердце остался огонь. Такие люди в наше время — редкость!

Наруз Ахмед думал о своем и жадно курил.

— И поскольку так, — продолжал Керлинг, — я осмелюсь сделать вам предложение. Как посмотрите вы на возможность без особых хлопот и расходов оказаться на той земле, в Узбекистане?

До сознания Наруза Ахмеда не сразу дошел смысл сказанного. Он поднял голову, посмотрел в глаза Керлинга и, помедлив, глухо сказал: