Голубой Ютон

– Похоже, словом "торг" местные называют как раз город со стенами, – сообщила Леночке Ирина, перебравшаяся на катер. – Я порасспрашивала: в том "торге", который мы прошли не останавливаясь, никто и ничем не торгует… то есть товаров не завозят со стороны, купцы не заезжают. И он "торгом" зовется только потому, что стены у него настоящие, да кое-какое производство местное имеется, причем не только для внутреннего потребления. Там, по словам Жвана, жителей около двух сотен, непонятно только, это мужиков или вместе с бабами, и это детей не считая, а здесь уже… не знаю, "сорок сороков" это еще число или уже эквивалент выражения "до фига", но, судя по пейзажу, народу здесь может быть и за тысячу.

– То есть мы патронов маловато взяли?

– Здесь мы воевать точно не будем, местные за порядком следят и пришлых купцов особо оберегают. А мы для местных вообще не купцы: ничего не продаем, ничего не покупаем… в смысле оптом, лавку и склад не арендуем, ночевать не собираемся – так что и никаких поборов с нас не будет.

По слова Жвана торг открывался, когда тень от стоящего напротив ворот столба достигала середины створа. По часам Леночки это случилось около девяти – и только тогда (опять-таки по подсказке Жвана) Ира, Оля и пятеро мужиков во главе с самим Жваном на лодке переправились на берег: если сойти раньше, то тогда нужно было «заплатить за ночлег». Сколько, Жван не уточнил, а, возможно, и сам не знал: по его словам они всегда только за день расторговаться успевали.

Собственно торговля шла на небольшой площади у этих самых ворот, и занимались этим только мужчины – но Ира с Олей тоже пошли туда, в основном из любопытства. Так как на сегодняшний день с Жваном обо всем уже договорились, он довольно быстро поменял топоры на два довольно больших деревянных ведра с солью: судя по всему, качественные топоры местным купцам пришлись по нраву и получил Жван гораздо больше, чем ожидала Ирина. Однако уговор есть уговор…

Оля-большая с любопытством разглядывала местный рынок. Хотя, собственно, разглядывать-то и нечего было, разве что экзотические "прилавки", сделанные, очевидно, из расколотых пополам и кое-как обтесанных стволов очень немаленьких деревьев. Прикрытых навесами из длинных щепок, которые Оля решила считать "дранкой" – все же торговцы учитывали вероятность осадков и товар прикрывали. В отличие от себя самих: эти торговцы сидели (если сидели) на лавках, сделанных тоже из бревен, но небольших, безо всякого укрытия от непогоды. Впрочем, погода была хорошая, а сидели торговцы мало, в основном ходили, разговаривали друг с другом – и зорко посматривая на покупателей. Которых было как бы не меньше, чем торговцев – но они были: утром к берегу причалили еще четыре лодки.

Откровенно говоря, Оля ожидала что-то похожее на восточный базар, с крикливыми зазывалами и приставучими продавцами, но здесь было тихо и спокойно. Хотя и рынок был невелик: всего-то с десяток "прилавков", сбоку – что-то вроде небольшой спортивной трибуны, где на лавках, поставленных в три ряда, тихо сидели люди. Причем это "трибуна" была единственным местом, где были и женщины, и дети.

Оля подумала, что другой Оле (Оле-маленькой) здесь было бы интересно: все же учительница "изо" неплохо рисовала и ей наверняка захотелось бы написать картину с "древним торгом". Но сейчас ей было не до рисования, ее Алёна яростно обучала таинствам науки фармакопеи, а картина – она все равно окажется не лучше, чем фотография. Потом эти фотографии Лариса изучит, сделает какие-нибудь полезные выводы, а Оля – если очень захочет – пусть картину с фотки перерисует…

Задумавшись, она не сразу поняла, что ей сказал подошедший старик. Поэтому как-то на автомате она переспросила:

– Ке? – а затем с возрастающим интересом стала его слушать.

За долгую жизнь Тимон перенес немало страданий, но и хорошего тоже в его жизни было немало. Особенно в последние года четыре, когда Олкаба стал его постоянно брать в торговые походы. Сам Олкаба тоже языков знал немало, но теперь старался обучить торговым делам и старшего сына – так что Тимону несколько лет даже работу не назначали, только в разговорах Макенту – сыну Олкабы – с иноземными торговцами и помогать нужно было.

Но все хорошее заканчивается вместе с хорошим хозяином. Когда Олкаба неожиданно умер, Макент попытался продать старого раба на местном рынке, но, выяснив, что старик никому и даром не нужен, просто бросил его в далеком торге. Решил, что и сам хорошо может с иноземцами о торговле договариваться. Как же: даже за мед, который он покупал, чтобы тело Олкабы домой довезти, отдал почти вдвое против возможного…