С усилием приподняв руку, Гриднев подставил янтарь лучам закатного солнца. Тот налился красным, чудовище в нем, казалось, сверкнуло глазами.
— Какой красавец… — Этапин хотел улыбнуться, но вышла гримаса. — Поздравляю…
— Да объясните же, наконец! — взмолился Шорохов. — Что случилось?
— Многое. — Все с той же, похожей на гримасу улыбкой Этапин обернулся к поэту. — Помните рассуждения о подводной цивилизации? Смело, безумно и… Доказательство в руках у Гриднева. Нет, каково? — Пьяно блестя глазами, Этапин хихикнул, но, пересилив себя, закончил строгим, даже торжественным голосом: — Короче, в “Нейчур” была фотография недавно открытого глубоководного существа, портрет которого мы сейчас видим в янтаре. Отсюда следует, что это изображение скорее всего создано не человеком.
— Не человеком… — Рука Гриднева с зажатым в ней янтарём упала. Он ошалело уставился на море. — Я сплю или… Цивилизация, которую я придумал, словно сама подкинула мне этот янтарь!.
Шорохов отступил на шаг. Этапин зашёлся в лающем смехе.
— Я искал, а вы нашли!… Какая ирония, нет, какая ирония! Теперь это факт, а я — то, скептик, я — то!…
Его скорчило, он закашлялся и побагровел.
— Хватит! — вскричал Гриднев. — Что за истерика! Вы учёный или кто? Ничто не доказано, янтарь надо всесторонне исследовать.
— Извините. — Будто стирая что-то, Этапин провёл по лицу ладонью. — Нервы… Завидую вам. Мне организовать анализы или вы сами займётесь?
Казалось, Гриднев заколебался. Обдав ноги пеной и брызгами, с шорохом прокатилась волна. Никто не шевельнулся.
— Никаких “или”, — с внезапным ожесточением проговорил Гриднев. — Во-первых, вы специалист, во-вторых, если бы не ваш поиск… Что же это такое, я уже сам себе не верю! Так материализоваться фантазия не могла, и все же это случилось…
— В жизни случается все, — тихо сказал Шорохов. — Тем более вероятное.
— Да, конечно… Берите эту чертовщину. Берите и расколдуйте.
Гриднев протянул янтарь, словно отстраняя его от себя. У Этапина задёргалось веко.
— Так просто… — едва различимо прошептал он.
— Что? — не понял Гриднев. — Берите же, черт возьми! Пальцы Этапина дрожали, точно готовились принять раскалённый уголь, взгляд рыскнул в сторону.
— Сейчас, сейчас, сердце…
Его рука все же продолжила движение, пальцы коснулись янтаря. И тут по ногам всех троих ударила волна, вскипела водоворотом, потащила ставший зыбким песок. Этапин находился ближе всех к морю, он покачнулся, рука с зажатым в ней янтарём нелепо вскинулась, и прежде чем кто-то успел опомниться, он рухнул в воду.
— Янтарь!… Держите!…
Волна схлынула, но янтаря уже не было ни в подогнувшейся при падении руке Этапина, ни возле него на песке. Гриднев как был в одежде ринулся в море, Этапин по-крабьи пополз туда же, и несколько минут оба лихорадочно шарили по дну, словно потерю ещё можно было вернуть.
Наконец, пошатываясь, оба выбрались на берег. Этапин кулём осел на песок.
— Я, я упустил!… — повторил он, закрыв руками лицо.
— Что ж, море дало, море взяло, — только и сказал Гриднев.
Ни на кого не глядя, он двинулся прочь от моря. Шорохов долгим взглядом проводил его ссутулившуюся фигуру, над которой с криком реяли чайки, и подсел к Этапину.
— А теперь давайте сюда янтарь, — сказал он негромко.
Отпрянув, Этапин тупо уставился на поэта:
— Что?…
— Хватит вам, — устало поморщился Шорохов. — Все было ловко разыграно, но я видел ваше лицо и слышал ваш голос. Они лгали, об остальном было нетрудно догадаться. Янтарь должен быть у вас в правом кармане. Сами дадите или вам помочь?
Рыхлые щеки Этапина обвисли, он, не мигая, смотрел на море. Внезапно его рука шмыгнула в карман, вскинулась, и над серой водой сверкнул красноватый камешек. Набежавший вал принял его без следа и всплеска.
— Ничего нет, — без выражения сказал Этапин. — Нет и не было.
Шорохов пожал плечами.
— Вы ошиблись. Я не судья, просто мне хочется понять, что вас толкнуло. Зависть?
Этапин едва заметно покачал головой. В нем не осталось ничего от педантичного работника науки, в нем не осталось ничего от азартного охотника за камнями: на берегу сидел очень одинокий, очень немолодой и очень усталый человек.
— Сначала я хотел пошутить, да… Гриднев занёсся тогда, страшно занёсся! Кинуть несколько ослепительных идей, из ничего сотворить целый мир — ему забава… Ну и ладно бы, ну и пусть. Нет, ты ещё будь для него боксёрской грушей, спорь, отражай, а он тебя с ног, с ног! Так всегда с другими, со мной, публично… Я же не мальчик. Как оглянешься назад — боже мой, ничего-то своего нет, весь растворился, потратился на дела, о которых завтра никто не вспомнит. Для этого ли в науку шёл? А тут Гриднев… Что ты на него работаешь, его идеи обслуживаешь, ему дела нет, так и должно быть, раз судьба тебя обделила. Все ему, все! Вот и сорвался… А уж когда он заглотнул…