Голубой горизонт

Джим предоставил Заму вниманию и заботе женщин, а сам сосредоточился на Рашиде. Его привязали к колесу фургона, широко расставив руки и ноги, так что он напоминал морскую звезду, и подняли колесо над землей. Джим ждал, пока он придет в себя.

Тем временем Смоллбой принес тело другого араба, найденное близ того места, где захватили Рашида. Этот араб умер от потери крови: рваная рана в паху, рассеченная артерия. Когда его повернули лицом вверх, Джим узнал еще одного матроса с «Дара».

– Это Хаббан, – сказал он.

– Действительно Хаббан, – подтвердил Смоллбой.

– Здесь произошло что-то такое, от чего несет, как от гнилой рыбы, – сказал Джим. – Не знаю, что именно, но вот он может дать нам ответы. – И он посмотрел на Рашида, который по-прежнему без сознания висел на колесе фургона. – Вылейте на него ведро воды.

Потребовалось не одно, а целых три ведра, чтобы привести его в чувство.

– Салам, Рашид, – приветствовал его Джим, когда тот открыл глаза. – Красота твоего лица радует мое сердце. Ты слуга моей семьи. Почему ты напал на фургоны и пытался убить Заму? Ты хорошо знаешь, что он мой друг.

Рашид стряхнул воду с бороды и длинных прямых волос.

Он молча смотрел на Джима, и выражение его глаз было достаточно красноречивым.

– Мы должны развязать тебе язык, любимец пророка. – Джим отступил и сделал знак Смоллбою. – Сто поворотов колеса.

Смоллбой и Мунту поплевали на руки и взялись за обод. Вдвоем они начали вращать колесо. Смоллбой считал обороты. Скорость быстро нарастала, и вращающееся тело Рашида начало расплываться перед глазами. После пятидесяти Смоллбой сбился со счета и должен был начать сначала. Когда он наконец насчитал сто оборотов и они остановили вращение, Рашид слабо дергался, его грязная одежда промокла от пота. Взгляд его плавал, и Рашида выворачивало от рвоты.

– Рашид, почему вы были с Котсом? Когда вы присоединились к его шайке? Кто тот незнакомый араб, что был с вами, человек в зеленом тюрбане?

Несмотря на свое отчаянное положение, Рашид постарался сфокусировать взгляд на Джиме.

– Неверный! – выпалил он. – Кафир! Я действую по священной фатве калифа Маската Заяна аль-Дина и по приказу его паши генерала Кадема ибн-Абубакера. Паша великий и святой человек, могучий воин и любимец Бога и Пророка.

– Значит, человек в зеленом тюрбане – паша? А каковы требования фатвы? – спрашивал Джим.

– Они слишком священны, чтобы рассказывать о них неверным.

– Рашид стал набожным, – печально покачал головой Джим. – Раньше я никогда не слышал, чтобы он нес такую фанатичную и злобную чепуху. – Он повернулся к Смоллбою. – Еще сто поворотов колеса, чтобы охладить его пыл.

Колесо снова завертелось, но Смоллбой не досчитал до ста: Рашид выпустил длинную струю зеленой рвоты. Смоллбой сказал Мунту:

– Не останавливайся!

Внутренности Рашида не выдержали, и их содержимое начало выходить с обоих концов тела, как из палубной помпы.

При счете «сто» колесо остановили, но сбитые с толку чувства Рашида не уловили разницы. Впечатление стремительного движения, казалось, стало сильнее; он стонал, и его продолжало рвать, пока не опустел желудок. Тогда его начало болезненно рвать всухую.

– Каковы требования фатвы? – настаивал Джим.

– Смерть кровосмесителям. – Голос Рашида был еле слышен, желтая желчь бежала по его подбородку в бороду. – Смерть аль-Салилу и принцессе Ясмини.

Джим вздрогнул, услышав эти два любимых имени.

– Моя дядя и тетя? Они умерли? Скажи, что они живы, иначе я буду вертеть тебя до тех пор, пока не выйдет твоя черная душа!

Рашид пришел в себя и опять попытался не отвечать на вопросы Джима, но постепенно колесо сломило его сопротивление, и он стал отвечать охотнее.

– Паша казнил принцессу Ясмини. Она умерла с пробитым сердцем, кровосмесительница. – Даже в своем теперешнем состоянии Рашид произнес эти слова с радостью. – И аль-Салил ранен и на краю смерти.

Гнев и печаль охватили Джима, и в этот день ему уже не хотелось допрашивать. Рашида сняли с колеса, но приковали и оставили на ночь под охраной.

– Я снова допрошу его утром, – сказал Джим и отправился к Луизе со страшной вестью.

– Моя тетя Ясмини была самим воплощением доброты. Хотел бы я, чтобы ты познакомилась с ней, – сказал он ночью, когда они лежали в объятиях друг друга. Ее ночная сорочка промокла от его слез. – Слава Богу, мой дядя Дориан, кажется, уцелел вопреки стараниям этого фанатика Кадема ибн-Абубакера.

Утром Джим приказал оттащить фургон подальше от лагеря, чтобы Луиза не слышала криков Рашида. Его привязали к спицам, но Рашид сломался после первого же поворота.

– Сжалься, эфенди! Хватит, Сомойя! Я расскажу все, что ты хочешь знать, только сними меня с этого проклятого колеса.

– Ты останешься на колесе, пока прямо и откровенно не ответишь на все вопросы. Если будешь вилять или лгать, колесо снова начнет вращаться. Когда эта тварь Кадем убил принцессу? Где это произошло? Как мой дядя? Он поправляется? Где сейчас моя семья?

Рашид отвечал на каждый вопрос так, словно от этого зависела его жизнь. Впрочем, так оно и было.