Голубой берег

— Ты глуп, Голубые штаны, — сказал Карабек. — Тебя здесь Барон убьет, как Джалиля Гоша. О чем тебе раздумывать?

— Ничего я не раздумываю! Кто тебе сказал? — вдруг вспылил Саид. — Конечно, Саид поедет.

Тряпки в углу тут зашевелились: это поднял голову старик Шамши.

— Сколько прибавишь? Сколько прибавишь? — спросил он.

— Чего прибавить?

— За буран. Караван идти — сколько заплатишь, а?

— Спи, Деревянное ухо, — ответил Карабек. — Тебе ничего не прибавим.

— Тогда я не поеду. Вот что.

— И очень хорошо, что не поедешь. Зачем ты?

И старик опять завернулся в халат. Потом вдруг встал и начал завязывать в узел тряпки. Старуха проснулась и с удивлением уставилась на него.

— Горе мое! — заговорила она. — Он совсем с ума сошел. Куда он собирается?!

— Молчи, — сказал старик. — Саид едет, Джалиль едет, Ахмед едет, Садык едет, все едут. Шамши тоже едет. Начальник не может без Шамши.

Это было смешно, особенно когда он взял старый, весь проржавленный и дырявый самовар и понес вьючить его на верблюда; рассказывали, что самовар этот давно не работает, однако старик гордился им, и, пожалуй, это было единственное его имущество, если не считать коня.

— Поеду в Каратегин. Давно я не был в Гарме. Я там починю свой самовар, — сказал Шамши.

— А как же останется Сабира? Саид уезжает. Барон…

— Барон, Барон! — закричал старик с сердцем. — Сабира — племянница Барону.

я бедный родственник…

На этот раз он, пожалуй, был прав. Что он сделает тут для Сабиры? Оставаться же, видно, он категорически не хотел. Пусть, решил я, мы еще вернемся к бедной Сабире и поправим ее дела.

Часть вторая. Долина

Кто бы узнал в этом бушующем снежном океане Алайскую долину — страну, раскинувшуюся на полмиллиона гектаров?

Плотные массы летящего по ветру снега бушевали, как волны, сшибаясь друг с другом. Гигантские валы густой снежной пыли с воем и визгом взлетали на тысячи метров вверх, на ледники Заалайского хребта. Страшная музыка ветров и горных обвалов откликалась у противоположной стены, где долину сжимал Алайский хребет.

С востока на запад, к Дараут-Кургану, двигался наш караван. Он состоял из проводника Абдуллы, меня, Карабека, Саида, Шамши-Деревянное ухо, больного Джалиль Гоша и трех верблюдчиков. Азам, высунув язык, прыгал по нашим следам сзади. Прыжок — и он исчезал с головой в снегу.

Нас вел хорошо знающий дорогу верблюдчик из Кашка-су Абдулла, который сам вызвался нас проводить. За ним ехал я на коне Алае, за мной — Карабек на быке Тамерлане и сзади — верблюды. К одному из них был накрепко прикручен веревками укутанный кошмами раненый Джалиль Гош.

Двадцать часов назад мы еще не представляли, что буран будет так ужасен. Но что нам было делать? Необходимо проскочить вниз до наступления весны.

Снег вихрился в тисках двух хребтов, будто лава в кратере. Буран мчался с запада, прямо нам навстречу. Мы ехали друг за другом гуськом, и задний не видел переднего всадника.

Вначале наш проводник Абдулла ехал верхом, а потом, взяв в руки длинную палку, пошел вперед, нащупывая протоптанную в снегу тропинку.

Когда проезжали у огромных скал справа, то проводник закричал мне: «Жди здесь!», — сел на коня и исчез в волнах снега.

Через десять минут буран навалил возле нас сугроб, засыпав верблюдов по живот. Еще через полчаса из сугроба выглядывали головы животных. Верблюдчики, повернувшись спиной к ветру, прижались к верблюдам. Долгое ожидание на месте грозило гибелью.

— Карабек! Карабек! — закричал я. Вой бурана глушил голос. Я вынул затычку из дула винтовки и выстрелил. Карабек приподнял голову.

— Карабек, проводника нет! — крикнул я.

— Ехать надо, — донесся из бурана глухой голос. — Что «и будет — ехать надо, стоим — мороз заберет.

Карабек замолк, уткнувши голову в спину яка.

«Если даже Карабек умолк, — дела плохи», — подумалось мне.

— А проводник? Будем ждать?

— Он из Кашка-су, — сказал Карабек, — он домой ушел. Не надо было нам его отпускать. Теперь плохо будет.

Я погнал Алая вперед. Караван верблюдов двинулся дальше. Начался страшный путь. Верблюды падали на бок в глубокий снег. Верблюдчики с проклятиями развьючивали их. Верблюд, упавший на бок, сам подняться не мог. Его подымали, заставляли правильно лечь, снова вьючили и снова подымали. К тому времени, когда верблюдчики успевали навьючить, верблюда почти целиком заносило снегом, он превращался в сугроб. Единственным спасением было то, что киргизы умеют быстро связывать веревки без мертвых узлов и быстро развязывать такие узлы.

Мы пробивались вперед без дороги. Алай окончательно выбился из сил и поминутно останавливался. Время от времени я стрелял: может быть, кто-нибудь и услышит. Но надежды на это почти не было: какие еще безумцы могут ехать в эту пору? Все живое на огромном пространстве Алайской доданы в это время притаилось в кибитках, в аулах.