Голубой берег

— Теперь остальные по кишлаку ходят. Они шайтана видят. Они никуда не поедут. Веселое дело! — махнул рукой Карабек.

— Давай, давай на самовар играть! Ха-ха! — полез к нам опять Шамши, безумно вращая невидящими глазами.

Карабек размахнулся и оттолкнул его, старик полетел на лавку, самовар его отскочил в сторону и с дребезжащим звуком покатился по полу. Старик тут же заснул.

ПРИМЕТЫ

Волей-неволей нам пришлось остаться на ночь в Большой Дуване. Всю ночь, до утра, мы с Карабеком, Саидом и Сабирой просидели во дворе караван-сарая, возле мешков и коней, оставленных караванщиками. Ночь была тревожная. За воротами на площади колебалось пламя костров. То и дело во двор забредали какие-то полупьяные и подозрительные фигуры.

— Спите, — уговаривал нас Саид с Сабирой, — спите. Мы не хотим спать все равно. Мы будем песни петь…

Однако песни у них не получались, и они с тревогой следили за стариком Шамши, шляющимся по двору. Нам с Карабеком тоже было не до сна.

Только один Шамши веселился от души. Он нес какую-то несуразицу, лез ко всем обниматься, ложился на мешки и опять вскакивал. Это было и смешно и досадно; с него нечего было спрашивать: он был невменяем. Карабек молча смотрел на его кривлянья, презрительно сплевывая.

Ясно, что кто-то умышленно угостил старика и других караванщиков. Все это достаточно подозрительно.

И вообще дурных знаков в тот день было хоть отбавляй: то Саид увидел черную кошку, то утром, уже перед отправлением в путь, Сабира вдруг показала на какую-то особенную птичку, севшую на спину лошади, что, по ее словам, означало дурное предзнаменование. Я рассердился:

— Как не стыдно! Мне не надо таких помощников. И вы хотите учиться на рабфаке!

Сабира покраснела и вдвоем с Саидом принялась с большим рвением вьючить лошадей. При виде их трогательной старательности я вспомнил, что они тоже много пережили и всю эту ночь не спали, мне стало жалко, что я сейчас сердился на них: не они отвечали за суеверия, в которых их воспитали.

Проснулись двое караванщиков, откуда-то притащились остальные. Увидев всех коней навьюченными, они смущенно начали суетиться возле готового к отходу каравана.

Яркое солнце вдруг ворвалось во двор, засверкали вершины гор, ожил кишлак, запели петухи, затрубили ослы, и ночные недоразумения улетели прочь. Мы еще раньше оговорились ничего не спрашивать у караванщиков и держаться спокойно: лошади накормлены, навьючены, даже самовар Шамши привязан к его полуслепой коняге, и мы только ждем, пока караванщики захотят проснуться. Они должны были сами почувствовать свою вину.

Быстро все вскочили на коней. Шамши вертелся около меня и все открывал рот, чтобы сказать что-то.

— У тебя болит голова, Шамши, — оборвал я его. — Ты отдохни и подумай. Когда захочешь, расскажи, кто вас угощал и чего от вас хотели.

Я вскочил на коня, стегнул его, и караван наш двинулся по кишлаку, мимо густых дерев арчи и тополей, к горной тропе на Гарм…

Потом вдруг у выхода в долину нас догнал Джалиль Гош: очевидно, ему не хотелось с нами расставаться. Однако он не показывал и виду, что это так.

— Я вас провожу немного, — сказал он равнодушно, выезжая на своем коне вперед. — Может быть, вы не знаете короткой дороги.

— Знаем… — сказал было Карабек, но я прикрикнул на него. Однако Карабек продолжал ворчать всю дорогу.

— Он приносит нам несчастья, эта Молчаливая тень, — бормотал он как бы про себя, но с таким расчетом, чтобы я услышал.

— Что ты говоришь? — спросил я, оборачиваясь с седла к Карабеку.

— Ничего я не говорю, — отвечал он, рассматривая деревья по сторонам. — Карабек молчит, Карабек — дурак. Он не едет учиться на рабфак, но Карабек всегда оказывается прав…

Достаточно сказать, что Джалиль Гош провожал нас целых два дня и довел почти до самого Гарма. Этот путь мы проделали без особых происшествий. На последней стоянке, в кишлаке Джиргиталь, днем мы покормили коней перед последним переходом. Мы были все довольны, что подъезжаем к Гарму: мы поскорее захватим семена и отправимся обратно. Лишь бы проскочить Голубой берег, а там — прекрасная дорога. Снег скоро весь сойдет, наступала уже полная весна…

Карабек опять начал петь. Сабира и Саид смеялись над Шамши. Тот стал вдруг важный, словно раздулся от каких-то своих потаенных мыслей. Наконец, его прорвало.

— Начальник, Гарм уже виден за кишлаком. Это город гор. Да. Я починю там самовар, — сказал он, и эти мысли его окончательно растрогали; волнуясь, он продолжал — Вот я думал все время, как ты мне сказал, и теперь слушай. Меня угощал в Дуване один старый дервиш… Он был дурак.

Он угощал меня и просил остаться и еще что-то такое просил. Но я очень, очень хитрый человек: смотри, я принял угощенье, лег спать, а остальное все взял и забыл. Вот я какой… А!

Все рассмеялись, даже Джалиль Гош. Джалиль присел вместе со всеми в кружок, съел немного вареного мяса, потом встал и протянул мне руку:

— Теперь прощай! — сказал он. — Скоро приедете в Гарм…