Голубица в орлином гнезде

– Молодой человек, – сказал сир Казимир, нагнувшись к нему и говоря тихим голосом, – не удивительно, что он завладел вашим сердцем, как друг, и пока вы возле него, никто не может быть ласковее или искреннее его; но, несмотря на все его блестящие качества, он в сущности, как и сам себя называет, лишь легкомысленный охотник. Сегодня, пока я с ним, он отдал бы мне охотно половину всей Австрии или вышел бы на поединок для защиты моих прав или прав Теклы. Но, на следующий день, когда меня уже не будет, придет Траутенбах, начнет ему надоедать, и тогда, озабоченный своими обширными планами, он скажет: «Хорошо!», чтобы избавиться от назойливого просителя. И тогда все потеряно для моей бедней дочери. Ослепленный пустыми мечтами уже тогда, когда он был только королем римлян, что станется с ним теперь, как он император? Разве это не сумасбродная мысль – быть здесь в то время, когда его австрийские владения настоятельно требуют его присутствия? Нет, нет; вы единственный человек, на которого я могу положиться.

– Как рыцарь и родственник, мой меч… – начал Эббо.

– Да тут дело не в рыцарских подвигах или в опасностях, грозящих молодой девушке. Есть только одно средство спасти мою маленькую Теклу – это жениться на ней!

Эббо сделал удивленное движение. Но Казимир продолжал:

– Мое главное желание для дочери, – сказал он, – это видеть ее воспитанной баронессой. Адлерштейнской? Ее святая покровительница избавила ее от всех печалей, которые причинил бы ей брак со мной. Но отдать мою маленькую Теклу под ее покровительство было бы бесполезно, так как Траутенбах не замедлил бы распространить известие о моей смерти, и потребовал бы свою маленькую племянницу. Вы же не достигли еще возраста, требуемого законом, чтобы быть провозглашенным ее опекуном в качестве главы нашего дома. Но, посредством брака, она сама и все ее владения сделались бы вашими, и я мог бы уехать со спокойным сердцем!

– Но, – сказал Эббо, – говорят, что я пролежу еще несколько недель. И даже выздоровев, сумею ли я, не достигший еще совершеннолетия, не имеющий опыта и так плохо выпутавшийся с моими горцами из дела о мосте… сумею ли я охранить такие владения, как ваши?

– Выслушайте меня, Эббо, – сказал Вильдшлосс. – Вы поддались увлечениям молодости. Но, где я найду другого молодого человека столь откровенно сознающегося в своих ошибках, столь расположенного исправить их и столь преданного тем, кого он любит и кто зависит от него? Стоит взглянуть на ваших крепостных людей, на их здоровые жилища, на их обильные жатвы и на их скот, а главное – стоит поговорить с ними о их молодом бароне, чтобы составить себе мнение о нем.

– Ах, это они любили так Фриделя! Они смешивают меня с ним!

– Какой бы вы ни были, и несмотря на все ваши ошибки и на будущие промахи, вы, дорогой родственник, единственный человек, которому я мог бы вверить свое дитя и владения. Древний замок Вильдшлосс есть удел мужского пола, и достался бы вам, по праву, рано или поздно; но есть и другие поместья, могущие подать повод к неприязненным стычкам, если вы и моя маленькая наследница не будете связаны неразрывными узами. Что касается вашего возраста, то вам будет…

– Восемнадцать лет, на Пасху.

– Так что между вами едва одиннадцать лет разницы. Текла будет в полном блеске красоты, когда вы успеете совершить ваши первые военные подвиги.

– И если ее воспитает моя мать, – задумчиво проговорил Эббо, – то она будет тем лучшей дочерью для нее. Но, кузен, вы уже знаете, что я тоже должен уехать. Как только буду в состоянии сесть на лошадь, я отправлюсь в путь, чтобы выкупить своего отца!

– По всей вероятности, ваше путешествие будет не продолжительнее моего, но безопаснее. Генуэзцы и венецианцы умеют отлично сговариваться с неверными насчет выкупа пленных, и, если вы подвергнетесь какой-либо опасности, то только по собственной вине. Но, допустите худшее… Вы все-таки можете оставить вашу молодую вдову под опекунством вашей матери.

– Да, – ответил Эббо, и в таком случае у нее остался бы кто-нибудь, кто бы любил и охранял ее. В этом отношении вы не могли придумать ничего лучшего, но, что касается меня, то знай вы, какой я без моего Фриделя, вы пожалели бы вероятно о нашем решении.

– Благодарю вас от всего сердца, – сказал Вильдшлосс, – но об этом вам нечего беспокоиться. Я знаю вас: вы никогда не были дружески расположены ко мне, даже при жизни Фриделя. Вернемся к делу, сын мой. Позвольте мне дать вам теперь это имя. У меня очень мало времени.

– Что я должен делать? Не желаете ли вы, чтобы я послал Текле обручальное кольцо в ожидании весны, когда отправляюсь в Ульм и повенчаюсь с ней?