Голубая ода №7

Центр композиции фокусирует на себе внимание зрителя за счет горизонтальной концентрации золотой тональности, представленной в различных предметах натюрморта: хрустящая корочка пшеничного хлеба, солнечные блики на сферической плоскости римского бокала, наполненного, возможно, желто-серебристым шабли или сансерром; пламенеющие золотые переливы на опрокинутом кубке; в тональность вышеперечисленному – вывернутый брюшком вверх вареный краб, чтобы его ярко-красный панцырь не нарушал единства и абсолютной гармонии композиции.

И довершает эту «золотую линию» цветовой гармонии сочный лимон с полуочищенной пористой кожицей.

Теплая золотая тональность в сочетании с преобладающим темно-оливковым фоном и бликами серебра помогает зрителю сфокусировать свое внимание на центральной части композиции.

Предметы на столе представлены в разнообразии форм и материалов: блюда из серебра, тарелки из фаянса, толстое зеленое стекло римского бокала и хрупкий хрусталь изящной тонкой «флейты»; «пузатое» серебро стоящего кувшина, пылающее золото лежащего массивного кубка.

Разнообразие форм и цветовых контрастов, тем не менее, приобретает гармоничное единство за счет использования художником золотых, серебряных и темно-оливковых пассажей, создающих удивительную целостность натюрморта.

«Завтрак с крабом» – один из самых известных голландских натюрмортов, написанных в жанре ontbijtjes («натюрморты-завтраки»), несущий скрытый аллегорический смысл посредством изображенных на нем различных предметов и домашней утвари.

Это направления голландского реализма XVII века, имевшего особую склонность к изображению «жизни» вещей: из скромного изображения окружающих человека предметов, он превращается в пышное зрелище.

Голландские «завтраки» всегда несут на себе следы незримого присутствия человека: белое вино (шабли или антр-де-мер?) налито в бокалы, но недопито, как-будто бы хозяин на минуту отлучился из комнаты; аппетитного краба начали разделывать, но не доели, лимон наполовину очищен, салфетка скомкана, хлеб надломлен…

О камне, о листе, о не найденной двери… о тех словах, что художник так и не сказал тем, кто в них уже не нуждается, как не нуждается больше ни в его таланте, ни в его внимании.

Вспомнив о недописанном письме к тайному советнику Иоганну Гёте, он почувствовал острое желание выпить охлаждённого рейнского рислинга и закусить тушёным в шабли и можжевеловых ягодах перепелом.

Непреодолимый вкус к кулинарии создавал в нём непередаваемый гедонистический настрой, как у знаменитого французского бонвивана Брийя-Саварена. Клянусь погребами Фонтенбло и Сен-Дени, это было искренне и шло от души, если так можно выразиться.

Возможно, что многие из нас переживали такой странный феномен, как дежавю мест?

Подобное было знакомо и ему. Обычно, это происходило с ним в моменты абсолютной тишины и некоего короткого «отстранения» от суеты окружающего мира.

В этот миг он как будто видел всю свою жизнь целиком, а не фрагментарно, как мы это зачастую воспринимаем, и здесь, в этом ином восприятии, неожиданно замечаешь весьма интересные и необычные детали, а именно: например, один из участков небольшого по площади городского парка в Страсбурге, вдруг, неожиданно приобретает точный по расположению и форме вид одного из участков Гайд-парка в Лондоне, а тот, в свою очередь, совершенно один в один повторяет фрагмент парковой зоны на Лихтентальской аллее в Баден-Бадене.

И даже, удивительным образом, старый плакучий бук в английском парке раскинулся зелёным шатром в «том же самом» месте, что и в баденском парке. Да, именно так.

Или, проходя в июльский полдень по залитой солнечным светом знаменитой барселонской Рамбле, он вдруг, совершенно неожиданно, испытывал те же ощущения, что и прогуливаясь в начале октября по Авеню де Вож в Страсбурге, а последняя, каким-то непостижимым образом, являлась точной копией фрагмента Изумрудной набережной в бретонском Сен-Мало.

И примеров тому – масса.

Так спуск с соборной площади в центре старого Базеля почти не отличим от подобного же спуска в древнем еврейском квартале Жироны, а жиронский фрагмент является точной копией части Штайнштрассе в Баден-Бадене, там, где улица изгибается углом между бывшим монастырем иезуитов и стариной гостиницей Am Marktplatz.

И даже возникает такое впечатление, что и средневековые мостовые в этих местах – дело рук одних и тех же анонимных мастеров.

В такие странные мистические моменты он вспоминал эзотерическую прозу Борхеса, который любил подмечать подобные вещи. Существует такой латинизм – Genius loci, то есть «гений места», этим термином определяется некий безусловный дух места, который придаёт данной локации неповторимость и определенную чувственную атмосферу, согласно которой Вы и определяете Ваши ощущения и формируете воспоминания в своей личной «библиотеке» эмпирических переживаний.