Голубая мечта

— А вы поинтересуйтесь в справочном и в кассах, почему так происходит! — наступает Дробанюк. Лицо его перекошено в праведном гневе. — Сотни раз подходил, спрашивал — ждите, ждите… И дождался! Знал бы — автобусом уехал, там люди более ответственные! А теперь и последний автобус уже ушел… Вот как вы, с позволения сказать, работаете! А у меня горе, у меня мама умерла! Мама!..

Диспетчер растерянно смотрит то на телеграмму, которую Дробанюк держит в руке, то на окружающих, как бы ища у них поддержки.

— Илья Ефремович, — отзывается один из летчиков — молодой парень с модной копной волос под фуражкой. — У нас сегодня Доброволье. Может, надо будет?.. И насчет пассажиров объявить бы…

— А где Степанеев? — спрашивает диспетчер.

— У Горлова сидит. Я схожу, поговорю.

— Давай, — соглашается диспетчер. — Скажи, что человек по телеграмме, на похороны. А я сейчас дам команду, чтобы объявили насчет Доброволья. — И обращается к насупленному Дробанюку — Подойдите минут через двадцать. Попытаемся как-то решить вопрос.

От фамилии «Степанеев» Дробанюка передергивает. Не хватало еще столкнуться с этим типом…

Дробанюк уходит в зал ожидания и тяжело опускается на скамейку. Вот же невезение! Почти всегда, когда у него затевается что-нибудь с женщинами, случается какая-нибудь неприятность. Вот и тогда еще, в школе, с этим Степанеевым… Конечно, вышло все не очень хорошо вроде. Но ведь он, Дробанюк, объяснил ему, что хотел пошутить. Степанеев же изобразил из себя этакого рыцаря-джентльмена. Ну и набросился…

А все из-за того, что Дробанюк подметил, как тот, втрескавшись в Оксанку из десятого «А», решил ей презентовать цветы. Причем, принес их ей домой — а жили они все втроем рядом — и, видимо, не осмелившись вручить лично, положил на веранде. Дескать, от тайного поклонника. Этакий романтический жест. Но как только рыцарь-джентльмен исчез, Дробанюк перемахнул через забор, из-за которого наблюдал сцену возложения цветов, и умыкнул их. А через несколько минут, когда появилась возвращающаяся из школы Оксанка, он тут как тут вырос перед ней и презентовал букет от своего имени. И все бы ничего, да только Степанеев тоже наблюдал, оказывается, из-за забора. Ему, видите ли, хотелось увидеть, как отреагирует на неизвестно откуда взявшийся букет Оксанка…

Да, не было печали! Только и не хватало сейчас для полного счастья Степанеева…

Дробанюк закрывает глаза и пытается переключить свои мысли на что-нибудь другое. И, как на зло, в памяти почему-то всплывает еще одна пакостная сцена — та, которая приключилась с ним в санатории. Тут же вырисовался его тогдашний попутчик по купе в поезде — до предела иссушенный мужичишка неопределенного возраста, которого он окрестил «сухариком». Ну, надо ж было встретить этого экземпляра из гербария!

Ехал тогда Дробанюк на юг с твердым намерением поразвлечься, отдохнуть от жены. Причем, из ее мощных объятий удалось тогда вырваться лишь с большим трудом. Спасибо, что вовремя дал дельный совет Ухлюпин. Конечно, не обошлось без его идиотских шуточек, но все ж… «Ну куда тебе, Котя, — сказал Ухлюпин, — с твоим убогим опытом семейной дипломатии справиться с Зинаидой Куприяновной? В лоб ее не возьмешь соединенными силами всех родов войск. Ты в обход старайся. Изобрази, например, какой-нибудь тяжелый приступ… Ну, что, например, у тебя может заболеть? — Он обошел Дробанюка, бесцеремонно хлопнул его по заднице. — У-у, какая броня! И без бальзамирования сохранился бы не хуже фараона. Не-е, у тебя ничего не может заболеть, вариант отпадает». — «Ну, почему же? — страдальчески возразил Дробанюк. — У меня, может, сердце иногда пошаливает…» — «То у тебя грудь твоя волосатая чешется после обильных возлияний! — отрубил Ухлюпин. — Ладно, будешь сердечно-сосудистым. Это сейчас модно».

На этой сердечно-сосудистой почве и выкрутился тогда Дробанюк. Правда, со скандалом. «Ты такой же больной, как я здоровая!»— кричала жена.

Морщась от ее крика, Дробанюк упрямо думал: «Вот возьму и совершу адюльтер! Назло совершу! Чтоб не была такой противной!..»

И когда там, на побережье, по кромке которого полз поезд, ужом извиваясь между горами и морем, Дробанюк увидел из купейного окна, как воркуют под пляжными навесами парочки, тесно прижавшись друг к дружке, сердце у него в счастливом предчувствии громко екнуло.

— Видишь? — кивком показал он на одну из парочек, со снисходительной многозначительностью подмигнув «сухарику». Рядом с этим вылинялым мужичком Дробанюк вдруг почувствовал себя неотразимым сердцеедом, суперменом по всем статьям.

— Что — видишь? — с простодушием идиота переспросил тот.

— Сердечные игры, — с ухмылкой объяснил ему Дробанюк.

— А-а, — без энтузиазма отреагировал тот.

«С тобой все ясно», — подумал Дробанюк. Но от скуки продолжал дразнить его.

— И жена не боится тебя отпускать одного на юг?

«Сухарик» озадаченно заморгал, и тогда он буквально добил его:

— Или ей уже и бояться нечего?.. Кстати, супруга не предлагала тебе жить на разных квартирах?

— Как? — совсем растерялся тот.