Головы моих возлюбленных

Подпиливая на предмет демонстрации один из моих ногтей, фрау Шваб как бы между прочим спросила:

– Тебе не дать мои пилюли? Я захватила сюда две упаковки.

Я залилась краской, но не могла выдавить из себя ни звука.

Кора же, с одной стороны, приревновав свою мать ко мне, с другой, находясь по отношению к ней в постоянной оппозиции, зашипела:

– Йонас, в конце концов, и сам медик, он в этом больше разбирается, чем ты, верно, Майя?

Я кивнула. Йонас проявлял осторожность, как он меня заверил, но вообще не любил разговаривать о сексе. Он не говорил, он действовал. Без всякого сомнения, я бы взяла предложенные мне Кориной матерью пилюли, но солидарность с Корой стояла для меня на первом плане.

Позднее я спрашивала себя, почему влюбилась именно в Йонаса. Может, потому, что выбора у меня не было, хотя это выглядит не совсем так. С другой стороны, я походила на перезрелый плод; избавилась от своего кошмарного семейства, хорошо себя чувствовала в избранной мною для себя новой семье, нравилась сама себе в хороших платьях, с загорелой кожей, а еще я была счастлива возможности отдыхать в Италии, первый раз в жизни, – для моих одноклассниц это давно уже не было чем-то особенным. Молодые люди, окружавшие нас, обычно западали на Кору. А тут явился один такой и поглядел в глаза мне, возможно, я бы и так растаяла от любви, будь этот молодой человек даже куда менее подходящим, чем Йонас.

Что я вообще знала о нем? Он хорошо выглядел, он, подобно мне, весь лучился каникулярным счастьем молодого человека, он был загорелый и отпускал дикую бородку. Мне было приятно, когда соприкасалась наша теплая кожа, от которой буквально пахло солнцем. Йонас был серьезнее, чем я, немногословнее, и еще он был человек верующий, а поэтому я остерегалась рассказывать ему о своих проступках. Я, правда, дала ему понять, что мой брат в прошлом году пал жертвой трагического несчастного случая, но он только сострадательно заключил меня в свои объятия и клетчатым, как у крестьян, носовым платком утер мне нос, а про детали не стал расспрашивать.

Он не спрашивал, я тоже не спрашивала. Нас до такой степени занимало физическое наслаждение, что мы безоговорочно принимали друг друга, считали чудом все общие черты, считали волнующими и любопытными все различия.

Лишь много позже я по-настоящему узнала Йонаса.

Глава 7 Желтое, как шафран

Недавно мне позвонили из агентства с вопросом, не могу ли я рискнуть взять на себя большую экскурсию, поскольку коллега внезапно заболела. Большая экскурсия в два раза длиннее, чем моя (иными словами, шесть часов), в плане Фьезоле, ну и, само собой, галерея Уффици, подразумевающая длительное знакомство с боттичеллиевской аллегорией Весны. Итак, я постаралась запомнить, что это полотно написано в 1478 году. Слева женщин караулит Меркурий, справа их преследует Зефир, сверху стреляет Амур. А перед картиной стоит заказчик Лоренцо Медичи и разглядывает грации в прозрачных одеяниях. Кора не любила эту картину, хотя в какие-то мгновения жизни сама немного напоминала аллегорию Флоры. Миловидность внушала ей ужас, и она всеми силами старалась скрыть свою под невзрачной одеждой.

Я уже несколько раз водила очень большие экскурсии, мое стадо о двадцати головах отмечалось у каждой достопримечательности, чтобы потом от души заняться шопингом: бумага ручной выработки, изделия из соломы и ивняка, флорентийские кружева и золотые украшения с кораллами и жемчугами.

С чувством глубокого негодования я наблюдала, как одна семнадцатилетка получала от своих родителей решительно все, на что соблаговолит указать пальцем. Старики были в таком восторге от того, что любимая дочь согласилась поехать с ними в Италию, что приобретали самые бессмысленные сувениры, бегали к Гуччи и Фенди, стоило только дочке этого пожелать.

Мое первое заграничное путешествие состоялось в сопровождении чужих родителей. Хотя я снова и снова поминаю добрым словом родителей Коры, и все же это были не мои родители. Может, отчасти по этой причине я с такой страстью вцепилась в Йонаса.

Когда каникулы подошли к концу, состоялось душераздирающее прощание. Анни и Фред отправились в Париж, поскольку американка не хотела уезжать домой, не увидев Эйфелеву башню. Что касается Фридриха, тот подрастерял и восхищение Штатами, и стремление держать свою подругу за руку – в той же мере, в какой находил меня все более привлекательной. Не исключено, что он уже втайне вынашивал планы спастись бегством от своей невесты.

Я же не могла вынести разлуку с Йонасом. Я не стеснялась плакать навзрыд на глазах у всего семейства Шваб и судорожно – словно задний седок на мотоцикле – цепляться за своего любимого, чтобы затем, как индийская вдова перед сожжением, безвольно откинуться на подушки профессорского автомобиля.

Господин Шваб, не скрывая нетерпения, призывал меня поскорее завершить страстное прощание.

– Ну что, едем?

Кора обменялась с матерью странным взглядом, полным сочувствия.