Головорез

Двери жилого дома открылись, и на крыльцо вышли двое мужчин.

— Это они, — сказал Жан-Пьер.

Лысая голова Майкла Шеффилда блестела в свете висевшего над крыльцом фонаря. Круглое лицо Кабана было ярко-красным. Мужчины были в темных костюмах, белых рубашках и галстуках. Рука Роберта автоматически потянулась к мачете.

— Подожди, — сказал Жан-Пьер. — Не здесь. Еще рано.

Как по волшебству, к тротуару, где стояли Шеффилды, подкатил длинный черный лимузин. Братья открыли заднюю дверцу и забрались внутрь.

— Мы за ними поедем? — спросил Роберт.

— Незачем, — ответил Жан-Пьер. — Время позднее. Нам нужно отдохнуть. Завтра прощупаем телохранителя.

Роберт вздохнул, глядя на тронувшийся автомобиль.

— Уже недолго осталось, — сказал Жан-Пьер и улыбнулся Роберту. — Их время истекает.

Глава 27

Лагуна-стрит сбегала крутым каскадом от парка Лафайет, лишь изредка пересекаемая горизонталями других улиц. Угол склона заставил Соломона замедлить шаг. Для равновесия он отклонился назад, стараясь удержаться от бега. Когда он достиг Юнион-стрит, бедра у него горели от напряжения. Соломон остановился на углу, согнул в колене одну ногу, потом другую. Разминка помогла ногам, но огонь, разожженный братьями Шеффилдами, все еще полыхал в мозгу.

Как в любой будний вечер, в большинстве баров на Юнион-стрит было людно, хоть и не слишком. Спешащие местные жители и глазеющие по сторонам туристы натыкались друг на друга на тротуарах.

Соломон пошел по Юнион-стрит на запад, заглядывая в бары и кафе в поисках тихого местечка, где можно было бы посидеть и перекипеть.

Он нашел узкую ирландскую таверну, втиснувшуюся между двумя модными бистро. Без шумных пьяных и с несколькими свободными табуретами в глубине. Соломон протиснулся сквозь скопление людей у двери и, устроившись на табурете, поймал взгляд бармена. Ему хотелось чего-нибудь крепкого и сильнодействующего, но он понимал, что это не годится. Только не на голодный желудок. И не в таком настроении. Он сделается опасным. Соломон заказал пиво «Харп», и бармен моментально его обслужил.

Соломон сделал такой большой глоток, что от пузырьков выступили на глазах слезы. А-а. Лучше.

Он сморгнул слезы и осмотрел помещение. У барной стойки сидели в основном белые мужчины средних лет. Все они внимательно следили за бейсбольным матчем, транслировавшимся по телевизору. Несколько пар, голова к голове, разговаривали, не обращая внимания на гомон. Рядом с входной дверью сидела пышная брюнетка в облегающем белом платье с глубоким вырезом и смотрела прямо на Соломона. Если он прошел мимо такой женщины, не заметив ее, значит, действительно, был ослеплен яростью. Близко придвинувшись к ней, сидел плотный молодой человек в потертом замшевом пиджаке и трикотажном берете. Им обоим было лет по двадцать пять, и они явно переживали размолвку. Девушка разоделась в ожидании шикарного вечера, а не пива в ирландском пабе. Неудивительно, что она смотрела по сторонам. Соломон, привыкший прикидывать шансы, подумал, что мистер Трикотажный Берет со стопроцентной гарантией будет спать сегодня один. Пятьдесят на пятьдесят, что она снова с ним встретится.

Трикотажный Берет проследил за взглядом девушки и злобно уставился на Соломона. Соломон отвел глаза. Сегодня вечером ему не до мужских разборок. Он все еще слишком взвинчен из-за того, что Шеффилды сваливают вину на него. Как всегда.

Половина жизни, отравленной их враждебностью, промелькнула в сознании Соломона. Братья Шеффилды уже выросли, когда его мать пришла на работу к Дональду, но они всегда видели в Соломоне угрозу. Потому, возможно, что Дон так явно выделял Роуз. Когда она погибла и Дон оставил Соломона при себе, его сыновья затаили злобу. Жить с этой неприязнью было тяжеловато, и Соломону все труднее становилось сдерживать свой гнев, делать то, чего от него ждали, и говорить: «Да, сэр».

Обычно он старался не думать о своей матери и Доне и о том, что могло между ними быть. Они со стариком никогда на эту тему не говорили. Однако Соломон знал, что именно сильное чувство Дона к его матери открыло перед ним двери дома Шеффилдов. Он уже давно отработал свое пропитание, быть может, даже заслужил право считаться членом семьи. Но Крис и Майкл никогда этого не допустят. Избалованные ублюдки.

Соломон допил пиво и заказал еще, надеясь, что холодный напиток остудит его изнутри.

Он поднял глаза и обнаружил, что темноглазая женщина по-прежнему смотрит в его сторону. На лице Трикотажного Берета зарождалась буря. Соломон отвел взгляд. Выпил еще пива. В зеркале бара он увидел, что Трикотажный Берет встал с табурета. Девушка схватила его за руку, но он вырвался — похоже, без больших усилий — и направился к Соломону.

Вот черт. Только не сегодня, парень.

Табурет справа от Соломона пустовал, и Трикотажный Берет встал рядом. Он стоял вплотную к Соломону, дожидаясь, пока тот обратит на него внимание. Соломон смотрел прямо перед собой.

— В чем дело? — спросил парень. — Почему ты строишь глазки моей девушке?

Соломон вздохнул, но промолчал. Может, парню наскучит, и он уйдет.

— Я с тобой говорю, придурок.