Головорез

Чандлер, стоя на балконе своего номера в пекинском отеле, завтракал апельсином и думал о Кэрол. Минувшей ночью "жёлтый ветер" задувал среди хатонгов, засыпая Пекин серой пылью из пустыни Гоби. За унылыми жилыми зданиями, окружавшими столицу, синие горы указывали на край Северо-Китайской равнины. Высоко над красновато-коричневыми крышами Запретного Города, над площадью Таньаньмынь реяли раскрашенные воздушные змеи.

Китай.

Красный Китай.

Удастся ли ему здесь сорвать маску с Эвана Квана?

К югу от площади Таньаньмынь ворота Кьянмен раньше разделяли Внутренний и Внешний город, защищая императора от тех, кому, как считалось, он служил.

Сегодня стена, примыкавшая к воротам, исчезла, уступив место красным лозунгам и портретам Мао. Но в хатонгах Внешнего города продолжал жить старый Китай.

Каждый хатонг обладал своей собственной историей. В Пекине насчитывалось три тысячи мелких улочек, большинство из которых было такими узкими, что по ним могли проехать только ручные тележки. Все они были одноэтажными, так как никто не должен был смотреть сверху вниз на императора в его паланкине. В Переулке Мокрых Нянь кормилицы вскармливали грудью императорских детей. В Цветочном Переулке вдовствующая императрица покупала шёлковые лепестки. В Стиральном Переулке сплетницы имели обыкновение судачить о делах императорской семьи. В Переулке Травяного Тумана пытки превратились в искусство.

Пекин – это город, в котором десять миллионов человек раскатывают на пяти миллионах велосипедов. Этим утром его широкие проспекты и трёхполосные бульвары являли собой голубовато-серые потоки крутящихся колёс. В хатонгах, между тем, время застыло на месте. В них над запертыми воротами, за которыми теснились домики с бумажными окнами, вился дым от очагов, над которыми готовился завтрак.

Цинк наблюдал за стариком, упражнявшимся в тай-ши.

Двумя переулками дальше ребёнок с обезьянкой играл на флейте.

Мимо прошли трое мужчин с поклажей на спинах, засунув руки в рукава и время от времени сплёвывая.

Его внимание привлекла женщина в соседнем хатонге.

Сперва он решил, что она больна, судя по тому, как она шаталась.

Затем он увидел, что её перевязанные ноги были длиной всего около трёх дюймов. 10:00 утра Пекинская штаб-квартира Гон Ан Чжу своим фасадом выходила на восточную стену Запретного города. Чан, отвозивший Чандлера в аэропорт Ванкувера, коротко рассказал ему о китайском бюро общественной безопасности. Теперь, сидя в иностранном отделе в ожидании министра Ки, под взглядами тандема портретов Дэн Сяопина и Мао, Цинк вспоминал речь Эрика по поводу полиции Красного Китая.

До Коммунистической революции 1949 года Силы Общественной Безопасности расправлялись со сторонниками гоминдана. Как только армия Чан Кайши стала отступать, они обратились к тем, кто совершил преступления перед Освобождением ("лицам с контрреволюционным прошлым") и в последующее время ("активным контрреволюционерам").

Гон Ан Чжу была организована в 1955 году. Ки Юксиань, друг Мао со времени Длинного Марша, стал министром китайской полиции. В том же году он выступил с речью по "Радио Пекин". "Глаза масс сияют, словно снег. Они сообщают мне обо всём подозрительном. Не думайте, что я не знаю, что вы делаете. Я знаю, товарищи".

В годы Бамбукового Занавеса Ки был окутан тайной. На его характер наложила свой отпечаток тюрьма, из которой он бежал.

В номере 13 по Тсао Лэн Тсэ Хатонг, в Тюрьме Переулка Травяного Тумана насильственно начала проводиться линия партии.

– Люди совершают преступления, – заявил Ки публике, – потому, что у них в голове имеются дурные мысли. Моя функция состоит в том, чтобы избавить их от таких мыслей, и, таким образом, сделать из них новых людей.

Первым шагом в создании нового человека явилось создание Групп Обучения.

Ежедневно в каждой камере организовывалось собрание для вдалбливания руководящих слов Председателя Мао. "Повернувшись лицом к правительству, мы должны вместе учиться и следить друг за другом". Оступившиеся сделали второй шаг, известный под названием Борьба.

Всё начиналось с того, что нарушитель стоял в тюремном дворе, окружённый орущими глотками. "Признавайся!" – требовала толпа, встречая его ответы грубыми насмешками. Позже его отводили в Зал Допросов. Это был бесконечный коридор с тёмно-зелёными дверями с висевшими на них табличками: "52 комната", "63 комната" и т д. Из комнат доносились крики, угрозы, рыдания.

Каждая комната для допроса представляла собой строгое помещение с белыми стенами и кафельным полом. Два стола, разделённые деревянным шкафчиком с красной звездой наверху, стояли повёрнутые лицом к стулу заключённого. Яркие флуоресцентные лампы светили в спину офицерам, сидевшим за столами, безликим партийным функционерам в тёмно-синей форме. Над ними развевался красный флаг с белой надписью: "Снисходительность к тем, кто сознаётся. Суровость к тем, кто отпирается. Вознаграждение тем, кто заслуживает большой благодарности". В спину заключённого смотрел портрет Мао.