Головокружение

– Так нельзя. Еще несколько минут – и я выключу горелку. В следующий раз греем воду снаружи. Мне жаль, но так надо.

Фарид вздохнул и протянул руки поближе к огню.

– Это неправильно… Единственный приятный момент за все время…

– Знаю. Поскольку нам здесь не до пиршеств, каждый из нас должен выпивать не меньше четырех литров воды в день, чтобы компенсировать отсутствие пищи, справляться с сыростью, обеспечить работу почек и остаться в живых. К тому же это позволит наполнить желудки. Для этого нам нужно ежедневно добывать по двенадцать литров льда, на что уходит около двух часов работы. Я рассчитываю, что вы мне поможете.

– Двенадцать литров?

– Да, двенадцать литров. И еще одно правило: входя в палатку, каждый обязан снимать обувь. Это вопрос гигиены.

Фарид покусывал пальцы.

– Ты так говоришь, словно мы тут останемся надолго.

– А у нас нет выбора. Да, и еще одно: надо обсудить, что делать с трупом. Ну… придется что-то предпринять…

Я вопросительно взглянул на Мишеля. Он нервно размахивал перед собой руками:

– Камни…

Он говорил все тише. После того как много и громко он вопил, я сомневался, что его связки быстро придут в норму, особенно в здешнем разреженном воздухе. Фарид снял ботинки и, морщась, растирал ноги.

– Что, камни?

– Камни, которыми завален вход в пещеру, где я нашел мертвеца. Я постараюсь их оттуда убрать. С некоторыми ничего не сделаешь, но и мелких полно. Достаточно проделать дыру, и я уверен, что отсюда можно будет выбраться. Потому что оползень не был природным. – Он ткнул большим пальцем себе за спину. – Это он все устроил, чтобы нас тут замуровать. Но если это его рук дело, то он пришел с той стороны. И за завалом свобода. Наши жены нас ждут, я знаю.

Питье передо мной источало запах апельсина, старая кастрюля булькала, и под медным донышком шипело пламя. Взяв кастрюлю перчаткой, я налил питье в стаканы и протянул собратьям по плену. Фарид, не говоря ни слова, посмотрел на меня и поднес стакан к губам. Я увидел, как он зажмурился от удовольствия, почувствовав тепло. Настоящая сауна, несколько мгновений счастья, которые, однако, быстро кончились. Мишель выпил свой чай залпом, поднялся и нахлобучил каску с баллончиком:

– Мне обязательно надо чем-то себя занять, а то есть хочется. Пойду в галерею.

Я протянул ему фотоаппарат:

– Сделайте снимки завала, чтобы было видно, какой он.

– Нет, это будет чистая бесхозяйственность. Остался всего один кадр.

– Ну и что?

– Я не стану снимать, понятно?

Впервые за все время он злобно повысил голос, и это меня удивило. Я раздосадованно отложил фотоаппарат в сторону. Почему он заупрямился? Что же там такое, в галерее?

– Иди, только без фонаря, – сказал Фарид.

Мишель схватил каску и баллончик:

– Это не обсуждается. Для освещения у вас есть горелка. Достаточно поставить ее перед палаткой, чтобы не капало, повернуть и…

Я взял у него стакан и снова налил чай, не прекращая разговора:

– И что? Дождаться, пока баллончик опустеет? Газ надо использовать, только чтобы топить лед и умываться.

– Есть же еще четыре заряженных баллона.

– Они потом смогут спасти нам жизнь.

– Не спасти, а продлить… Продлить жизнь. А зачем ее продлевать? Чтобы потом, в конце, все равно умереть? Послушайте… То, что я скажу, может, вас шокирует, но вы знаете, что я работаю на бойне. И мой отец работал на бойне, и мой дед, и еще родня. Все Маркизы занимаются мясом, у них это передается из поколения в поколение. Они думают о мясе, едят мясо и видят его во сне…

Мне показалось, что у Фарида потекли слюнки. И у меня к горлу подкатила горечь.

– …Так вот, когда я осознал, что жратвы нет, а мы находимся в гигантском природном холодильнике и у нас имеется тело, такое же объемистое и тяжелое, как мое, меня посетила невообразимая мысль. Очень ненадолго, но посетила. И в глубине души это меня позабавило.

У выхода из палатки, где устроился Покхара, Мишель обернулся к нам:

– Когда годами разделываешь туши, то начинаешь задавать себе любопытные вопросы обо всем на свете. И в особенности о человеческой природе.

Мишель ткнул в меня своей здоровенной клешней в нейлоновой рукавице:

– Вы альпинист, вы закаленный, вы можете долго продержаться без еды. А я не могу. Я очень хочу есть, вы видели, какой я комплекции? А потому сидите тут и шкрябайте свой апельсин. А я пойду камни разбирать. И он ушел.

Мы с Фаридом молча переглянулись. Мы все поняли. Услышав слова Мишеля, я тотчас подумал о команде регбистов «Old Cristians of Uruguay». Их самолет разбился в центре горной цепи в Андах.

Чтобы выжить, они поедали погибших.

13

Единственный способ избавиться от искушения – поддаться ему.[11]

Оскар Уайльд

Я вынес горелку наружу, чтобы у нас было хоть немного света. А подсохшие рукавицы предложил Фариду:

– Возьми… У тебя руки совсем заледенели.

– Не надо. Не переживай.

– Ну что ты упрямишься? Здесь тебе нет нужды прятаться в раковину.

– Оставь меня в покое, я сказал. Терпеть не могу, когда кто-то меня жалеет.

Я бросил рукавицы ему на колени: