Головокружение

– Сегодня мы, как настоящие дети Спящего, нырнем в пучок величия! Мы ведь почему до сих пор прозябали, братья? Потому что пили не столько, сколько нам надо, а как получится! Потому что важнейший виски был челами захвачен и нам доступно трудно. Но теперя все иначе, мля! Клянусь вам, как государственный канцлер – иначе все станет! Народ наш, мы то есть, с колен подымется и отказа ваще знать не будет! Все у нас получится!

– Ура!

– Кого угодно свернем, даже гору!

– Ура!

– Потому что самосознание!

– Ура!

– Потому что я с вами!

– Копыте – ура!

– Я знаю, чо вам надо! – Канцлер махнул рукой, и грузчики принялись выкатывать во двор бочки с виски. – Налетай, народ! Сегодня задарма!

– Вещает, прям как в ящике, – заметил Иголка, отходя от окна. – Будто и не Копыто наш, ханцлер доморощенный, мля, а прохессор какой.

– Раньше Копыто таким не был, – согласился с приятелем Контейнер. – Его, наверное, шасы научили. Как богатеи богатея.

– Они могут, – безразлично заметил Кувалда, буквально утонувший в своем кресле.

Великий фюрер отнесся к устроенной канцлером презентации на удивление спокойно: разрешил провести ее во дворе Форта, не стал претендовать на место на трибуне, не спустился вниз и даже к окну не подходил, словно не слыша речей Копыто и радостных воплей народа. Кувалда безмятежно полулежал в кресле, забросив ноги на стол, поигрывал извлеченным из ножен кинжалом и периодически зевал.

– То есть тебя, наше великофюрерское, происходящее не парит? – осторожно поинтересовался удивленный Иголка.

– Чо?

– Не чо, а кто.

– Кто? – послушно поправился одноглазый.

– Копыто наш, он же ханцлер, тобою огосударствленный.

– А чо он меня парить фолжен? – усмехнулся в ответ Кувалда. – Он вефь канцлер, а не банщик, в натуре.

– Дык он плакат твой своим флаконом занавесил.

– Енто не флакон, а рекламная акция, – наставительно объяснил великий фюрер. – Экономика, мля, повышение профаж и много бабла в семейный общак.

– А не боишься, что плакатик твой взад не вернется?

– Как это?

– А вот так: проснешься завтра, а вместо флакона рекламного, для продаж который, висит фоторожа копытинская, от уха до уха улыбающаяся, а твой парадный портрет рядом, в куче мусора отдыхает. – Боец сделал страшные глаза. – А где ты отдыхаешь, даже представить неудобно, чтобы настроение тебе не портить.

– Сказочник ты, Иголка, такой, что фаже мне прикольно фелается.

– Смотри, как бы страшно не сделалось.

Великий фюрер помолчал, внимательно разглядывая острое лезвие кинжала, после чего негромко спросил:

– Ты, что ли, портрет мой парафный сфергивать станешь?

– Зачем сразу я? – открестился Иголка. – Другие отыщутся.

– Кто?

– Сам небось знаешь, кто тебя не любит больше.

– Знаю, – кивнул одноглазый.

– Так чего не напрягаешься?

– А чо я фелать фолжен?

– Ну… Расскажи всем, что ты тоже крутой.

– Что тоже вискарь могу фелать?

– К примеру.

В словах помощника был смысл, однако идти по стопам шустрого «ханцлера» Кувалда не собирался:

– Копыто виски фелает, нафо мной посмеются только.

– А ты по-другому крутость покажи.

– Как?

– С голым ятаганом сфоткайся, – посоветовал Контейнер.

– Размечтался, мля, ага, – огрызнулся великий фюрер. – Если поглядеть приспичило, ифи в сортир и там свой ятаган разгляфывай, мля, а я…

– Я о другом ятагане, – смутился Контейнер. – О настоящем. Типа, ежели чо, ты за семью кому угодно кишки выпустишь.

– А-а…

– А с тем ятаганом фоткаться не надо, какой бы он у тебя ни был, все одно Копыто не переплюнешь: у него тока за вчера сто пятьдесять детишек нарисовалось.

– Тетки у нас шустрые, – одобрил великий фюрер. – Чуют, когфа суетиться нафо…

– Дрались вчера, – добавил Контейнер. – Зараза с Батареей выясняли, чей сыночек первенец, мля. Чуть до смерти не убились. Я даже на телефон снял, хочешь покажу?

– Покажи.

– Чем развлекаться, лучше бы о деле подумали, – строго предложил Иголка.

– О каком еще феле?

– О том, как нам тебя, твое великофюрерское, не профукать.

– Я чо, шашка, что ли? – обиделся Кувалда.

– Ты лучше, – поспешил успокоить Кувалду боец. – Ты наш великофюрерский семейный лидер, надежа и гарант.

– То-то.

– Но и мы, мля, себя не на помойке нашли. Мы ведь все помним: ежели б не ты, нам с Контейнером кранты адназначна.

– Угу.

– И потому хотим, чтобы ты еще долго об нас зыркалку свою мозолил.

Кувалда пристально посмотрел на телохранителей, медленно вернул кинжал в ножны и с легкой ухмылкой спросил:

– Так вы же фрузья копытовские, чего к нему не метнулись?

– Друзья… – фыркнул Иголка. – У него сейчас другие друзья образовались: чел какой-то, хваны ваще и шасы. И в телевизоре он сияет, и с народом приемку ведет, а нам даже не позвонил, скотина, как вернулся. Ханцлер хренов, мля.

– То есть обижен ты на Копыто?

– А чо?

– Ничо. Теперь я понимаю, чего ты на него наезжаешь, а за меня боишься.

– Я за тебя всегда боюсь, работа у нас теперя такая.

– В таком случае, не боись больше.

– Почему?

– Потому что у меня все под контролем.

– И енто? – Иголка мотнул головой в сторону окна. Со двора как раз донеслись очередные вопли довольной толпы.

– И енто тоже, – спокойно подтвердил Кувалда.

– Уверен?

– Ты, Иголка, боец шебутной и въефливый…

– Ага.