Когда она закончила, Тодд попросил прочитать еще раз. Элизабет исполнила просьбу, потом положила развернутый листок ему на колени, коснулась губами его лица и направилась к дому. Проходя мимо, она на мгновение задержала свою руку на моей. Несколько секунд я наблюдал за Элизабет, любуясь стройной фигурой, окутанной солнечным светом и ореолом пышных, развевающихся на ветру волос.
Хозяин замотал головой.
– Ласкен! Ласкен!
Я подошел.
– Ты видишь?
Я поднял письмо и, повертев, сказал:
– Я немедленно отвечу Гастону. Не может быть и речи об этом.
– Нет, нет. Я должен все взвесить. Мы всегда должны все взвешивать. Слишком много поставлено на карту.
– Это невозможно, – стоял я на своем. – Ты не можешь больше выступать.
– Могу. – Я впервые слышал, чтобы он говорил таким тихим голосом. – Надо лишь найти способ.
В нескольких метрах от нас, среди тростниковых зарослей, я заметил птицу. В явном замешательстве, переваливаясь, она шлепала по льду. Отцепив один из длинных шестов, подвешенных на спинке коляски, я проковырял им небольшую полынью. Шум вспугнул птицу. Скользнув по льду, она взлетела.