Голос внутри меня

– Хватит. Мы закончили. Всем, кто касался этого дела, должно быть стыдно. Если вы считаете мистера Каттера виновным и хотите упрятать его обратно в Сан-Квентин, тогда вместе с полицией беритесь за дело. Начинайте сначала.

Вот и все.

Убийца Кейти оказался на свободе.

Фрост обнаружил, что не может шевельнуться. Ему хотелось встать и немедленно выйти из зала, но тяжесть содеянного им пригвоздила его к месту. Он сидел в последнем ряду, возле прохода, и мимо него тек людской поток, устремляясь к двери из орехового дерева. Журналисты выкрикивали ему вопросы, и он их игнорировал. Родственники жертв проклинали его. Один мужчина, отец, плюнул ему на голову. Приставы попытались отгородить его, но ему было безразлично.

Он, как и все эти люди, осуждал себя.

Вскоре зал опустел. Руди, окруженный полицейским кордоном, уходил последним. Фрост допускал, что кто-то из родственников ждет Каттера за дверью с оружием в руке. Или с ножом. Внутренний голос подсказывал инспектору, что ничего плохого в самосуде не будет.

Неважно, что сказал судья или что сделала Джесс. Каттер виновен. И ничто это не изменит.

Фрост увидел, что Каттер остановился рядом с ним. Он посмотрел на него, и они замерли на мгновение, сцепившись взглядами, полицейский и убийца. Каттер к суду навел марафет: он тщательно побрился, расчесал светлые волосы. Костюм и галстук были отглажены. Прямо-таки Дэниел Крэйг[22], обходительный и сексуальный шпион, а не серийный убийца. Каттер что-то насвистывал, не очень громко, но так, чтобы услышал Истон. Мотив был знакомый. Полицейские подталкивали его к выходу, но он медлил. Неожиданно он низко наклонился к Фросту, чтобы никто не услышал его слова. Тот даже кожей ощутил его дыхание.

– Тик-так, инспектор, – прошептал Каттер.

И пошел прочь, продолжая насвистывать. Дверь за ним закрылась. В пустом зале воцарилась тишина. Фрост остался один.

Несколько мгновений он вспоминал, что это за мотив, а когда вспомнил, то похолодел и стиснул кулаки. Руди издевался над ним, нагло показывая свою причастность к преступлениям. Это было признание, которое не понял бы и в которое не поверил бы ни один человека.

Каттер насвистывал «Сан-Франциско», песню Скотта Маккензи.

«Здесь ходят с цветами в волосах».

Именно эта было предметом их с Кейти шуток – именно эта песня побудила его купить диадему с очаровательными цветами из стразов. Сейчас эта диадема была спрятана в гардеробной на верхнем этаже дома Фроста. Диадема была на Кейти, когда он нашел ее тело на Оушн-Бич, но об этом знал только один человек на свете.

Если не считать убийцу.

Глава 10

На Оушн-Бич волны накатывались на берег у ног Фроста с таким же ровным ритмом, как сердцебиение. Его уединение на пляже нарушали лишь редкие вечерние джоггеры. Ноябрьский ветер прогнал всех прочь.

Почему-то в этом месте Кейти становилась ему чуть ближе. Он стоял у воды, и в сознании возникали и исчезали воспоминания о ее жизни. Вот они вдвоем, детьми, запускают воздушного змея в парке «Золотые Ворота». Вот Кейти исполняет на пианино сюиту из «Щелкунчика» на рождественском концерте в старших классах. Вот Кейти шутливо хмурится в объектив, изображая из себя Аль-Капоне, а он снимает ее на фоне Алькатраса. Хорошие были времена.

В мерном рокоте волн Фрост расслышал голос Руди Каттера: «Тик-так». Убийца бросал ему вызов: ну-ка, попробуй, предотврати то, что будет дальше. Часы уже отсчитывают срок до следующего убийства. Теперь это дело стало для Фроста личным. Ведь Каттера освободили именно благодаря ему. Теперь его задача – засадить его обратно. Он обязан это сделать ради Кейти.

Истон ощутил рядом чье-то присутствие и понял, что он не один. Повернув голову, он увидел в двадцати ярдах от себя чернокожую женщину. Она смотрела на него и даже робко помахала ему. В ее лице было что-то знакомое. Он откуда-то знал ее.

Женщина сделала несколько неуверенных шагов в его сторону. Она была такого же роста, как он, и ужасно тощей, прямо кожа да кости. Черные волосы вились тугими колечками, густая челка закрывала широкие брови. Взгляд ее черных глаз был умным и напряженным, она словно с подозрением анализировала мир. На узком и длинном лице выделялся плоский нос, губы были сжаты в прямую, бесстрастную линию.

Гладкость коричневой, как кофе, кожи нарушал красноватый шрам внизу шеи. Когда-то у нее было перерезано горло.

– Инспектор Истон?

– Да, это я.

– Простите, что нарушаю ваше уединение. Меня зовут…

Ей не понадобилось договаривать. Ее лицо пробудило его память. Они никогда не встречались, но он видел ее фотографию на суперобложке и по телевизору. Шрам был ее отличительной чертой. Она была писательницей и жертвой, выжившей после страшного преступления.

– Иден Шей.

Она удивилась, почему-то ее смутило то, что он знает, кто она такая.

– Да, это я.

– Я читал вашу книгу, мисс Шей.

– Я польщена, – сказала она.

Он услышал в ее голосе слабый отзвук австралийского говора, хотя долгая жизнь в Штатах успела приручить ее акцент. Из ее мемуаров он помнил, что она выросла в Мельбурне.