Голос Лема

В ужасе я шел далее, минуя рисующих лесельчан. Казалось, что все они, без исключения, выбрались ночью из домов, чтобы испоганить город обидными и призывающими к ненависти лозунгами. Их было множество, самых разных: «Уничтожай шероховатов!», «Листья — это гадость», «Гладкая кора — правильная кора», «На погибель сучьям!», «Хороший шероховат — мертвый шероховат», «Разнокоровцев в печь», «Да сгниют вражеские пни!» и десятки, а может, и сотни других, намного худших.

Когда я попробовал спросить одного из лесельчан о причине такого поведения, тот скрипнул на меня и разразился проклятием. Я спрашивал других, ходя от одного к другому, но каждый реагировал на мои недоумения почти открытой агрессией. Не желая более подвергать себя риску, я принял решение вернуться в замок, где, заперев двери на четыре оборота, с помощью двух бутылок вина обдумал результаты последних прогулок по улицам Древограда. Я был так взволнован, что долго не мог заснуть. К счастью, голубая кровь, которая течет в моих жилах, менее чувствительна к бурным страстям, нежели кровь простонародья, что позволило мне к полуночи успокоить потрепанные нервы и уложить тяжелую от впечатлений голову на подушку, приняв заслуженный сон.

Утром я встал, утомленный ночными медитациями. Однако любопытство победило, и я решил еще раз выбраться из родового замка, чтобы иметь возможность собственными глазами убедиться в том, как сегодня — после ночи совершавшихся во всем городе актов вандализма — выглядит столица. Оказалось — и это я принял не без удивления, — что выглядит как обычно. Все вокруг поразительно напоминало то, что я застал в первый день моего пребывания на Луне: жители спокойно протаптывали свои ежедневные стежки, немногочисленные лесельчане заканчивали закрашивать зеленой краской стены древодомов. От неприличных надписей, столь многочисленных, почти не осталось следа. И снова все были чрезвычайно вежливы, любезны, благовоспитанны и необычайно осмотрительны в поведении. Тут и там виднелись покрытые листвой лесельчане, которые беспрепятственно передвигались по улицам города, и никто, по крайней мере на первый взгляд, не обращал на них внимания, будто они абсолютно ничем не отличались от типичных гладкоствольных представителей вида.

Я ничего не понимал. Какие особенные изменения происходили в туземцах в сумерках, что по ночам из них вырывались наихудшие черты характера, в то время как днем все они оставались до такой степени слепы к отличиям своих родственников, что человеку, наоборот, становилось тревожно?

Одним из моих несомненных достоинств является смелость в поднятии неудобных вопросов, так что я принялся спрашивать встречаемых древоградцев об их сложном, переменном как лист на ветру отношении к родственникам с обильными шевелюрами и о событиях минувшей ночи.

— Тссс… — только и прошелестел мне первый спрошенный.

— Перестаньте! — приказал второй.

Кровь забурлила в моих жилах, но — по причине моей боевой и несгибаемой натуры — я не мог сдаться так легко.

— Вы с ума сошли? Говорить о таких делах при свете дня? — хоть как-то откликнулся следующий встреченный мною обитатель Луны, хотя по существу ничего не сказал.

— Это не тема для разговора, во имя Наивысшего Пня!

— Ничего не видел, ничего не знаю…

— Это не у нас. Наверное, вы что-то перепутали.

— Вы о чем? — спросил другой, но при этом был испуган как доска перед распиливанием.

— Все лесельчане одинаковы, вы понимаете? Одинаковы! У нас царит всеобщее равноправие, понимаете? И прошу это запомнить. — Казалось, этот был очень возбужден, но держал себя в руках.

Другие попытки разговоров не принесли ничего нового.

Совершенно растерянные, мы с Терпеклесом решили, что нам не удастся найти общий язык с лесельчанами, потому что они, видимо, или глухи как пень к некоторым вопросам, или, наоборот, до абсурда чувствительны и обидчивы. Это очень напомнило мне тетушку, с которой я давно не виделся: она была истеричкой, каких поискать, и я не без причины порвал с ней все дружеские контакты.

На следующий день я решил улететь, чтобы посвятить себя изучению других районов Луны. А поскольку перед очередным путешествием нужно как следует выспаться, вернувшись в спальню, плотно затворил окна и отправился в объятия Морфея.

* * *

Примерно в обед меня разбудила суматоха около замка. Сняв с глаз повязку, я раздвинул портьеры и выглянул в окно. Во дворе толпились явно взбудораженные чем-то лесельчане: настоящий лес колышащихся колышков.

— Что это за скопление под окнами? — спросил я Терпеклеса, который тотчас появился в облаке синего пара за мной.

— Я как раз хотел сообщить… — пояснил он. — Они утверждают, что это Обвинительный комитет, и требуют впустить их в замок.

— В мой замок? Требуют? Что за манеры?

Терпеклес пожал плечами и посерел в районе пасти.

— Что за манеры? — повторил я намного громче, на сей раз высунувшись из окна и адресуя свой вопрос толпе лунных жителей.

Те отвечали мне громким общим поскрипыванием и стуком в двери. Некоторые даже позволили себе невежливое сплевывание соком на мостовую.