Голос крови

Ураганшами прозвали знаменитую банду девиц, в основном черных, грабительниц и хулиганок из палаточного городка для пострадавших от урагана «Фиона», которая буйствовала в Майами два года назад. Вот этого ему только и не хватало. «Расистская тирада жены редактора «Геральд» – он сам бы мог написать такую заметку. И в тот же миг Эд понимает, что наглая сучка не имеет ни малейшего отношения к ураганшам и любым другим бандам. Это красивая молодая женщина, и не просто красивая, но элегантная, роскошная и богатая, если Эд в этом что-то понимает. Блестящие черные волосы, разделенные прямым пробором… длинные, в мили длиной… стекают ровными волнами и буйно вихрятся там, где падают на плечи… изящная золотая цепочка на шее… и кулон в виде капли, притягивающий взгляд Эда прямо в теснину между юных грудей, томящихся в плену белого шелкового платья без рукавов, что сковывает их, до какой-то границы, а потом сдается и выпускает на волю; платье до середины бедер, оно нисколько не прячет идеально загорелых ног совершенной формы, кажется, в милю длиной, в целую сладостную милю, уходящих в белые лодочки из крокодиловой кожи на высоченных каблуках, царственно возносящие хозяйку над землей под стоны и вздохи Венеры. В руках красавицы – небольшая сумочка из страусовой кожи. Эд не понимает в брендах, но он читал в журналах, что сейчас все эти вещи à la mode и стоят немалых денег.

– ВЫ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО ВЫ ЖАЛКАЯ ВОРОВКА?

Эд тихонько вмешивается:

– Ладно, Мак. Не заводись. Не стоит, себе дороже.

Он имеет в виду: «Вдруг поймут, кто я такой». Однако для Мак его здесь сейчас просто нет. Есть только она сама и ее обидчица, наглая сучка.

А та под натиском Мак не отступает ни на дюйм и ни капли не смущена. Она замирает на месте, выпятив бедро, упершись в него кулаком и как можно дальше выставив локоть, на губах словно бы зарождающаяся улыбка, будто она свысока повелевает: «Послушайте, я спешу, а вы мне не даете пройти. Будьте любезны, прекратите это цунами в стакане воды – поскорей».

– НАЗОВИТЕ МНЕ ХОТЬ ОДНУ ПРИЧИНУ…

Ничуть не смешавшись от такого наскока, прекрасная наглая сучка делает два шага к «эльфу», наклоняется, чтобы заглянуть Мак в глаза, и спрашивает, не повышая голоса, по-английски:

– Зачем вы плюйте, когда говорите?

– ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ?

Наглая сучка подходит еще на шаг. Теперь не больше трех футов отделяет ее от «эльфа» и от Эда на пассажирском сиденье. Теперь уже громче и не переставая сверлить взглядом Мак, она произносит:

– ¡Mírala! Бабка, ты плюйшься como una perra sata rabiosa con la boca llena de espuma[4], и ты заплевала tu pendejocito allí[5]. ¡Tremenda pareja que hacen, pendeja![6]

Теперь она сердита не меньше, чем Мак, и явно это показывает.

Мак не понимает ни слова по-испански, но и английская часть от язвительной наглой сучки оскорбительна до предела.

– НЕ СМЕЙ СО МНОЙ ТАК ГОВОРИТЬ! КТО ТЫ ЕСТЬ? ПАРШИВАЯ МАКАКА, ВОТ ТЫ КТО!

Наглая сучка огрызается:

– ¡NO ME JODAS MAS CON TUS GRITITOS! ¡VETE A LA MIERDA, PUTA![7]

Звенящие голоса двух женщин, оскорбления, словно пули, жужжащие мимо его бледного, бескровного лица, – Эд цепенеет. Разгневанная латина смотрит мимо него, будто он пустое место, ничто. Это унизительно. Конечно, он должен призвать все мужество и уверенно положить конец скандалу. Но сказать: «Прекратите обе!» – Эд не решается. Он не смеет показать Мак, что ее поведение хоть в чем-то неправильно. Он научен опытом. Она будет резать его на ленточки весь вечер, причем при друзьях, которые их сейчас дожидаются в ресторане, а он, как всегда, не найдет, что сказать. А будет все принимать, что называется, по-мужски. Усовещивать латиноамериканку тоже боязно. Как это будет выглядеть? Редактор «Майами Геральд» отчитывает, а значит, оскорбляет респектабельную кубинскую сеньору! Señora – это половина его испанского лексикона. Вторая половина – это Sí, cómo no? И к тому же латиноамериканки легко выходят из себя, особенно кубинки, если это кубинка. А кем еще может оказаться в Майами столь очевидно богатая латиноамериканка, кроме как кубинкой? Скорее всего, в ресторане, куда она спешит, ее дожидается муж или поклонник, горячая голова, который потребует от Эда удовлетворения, чем унизит его еще больше. Мысли скачут, скачут. Пули все свистят и свистят туда-сюда. Рот и горло у Эда сухие, как мел. Ну почему они не перестанут?

Перестанут? Ха! Мак орет:

– ГОВОРИ ПО-АНГЛИЙСКИ, ДУРА НЕСЧАСТНАЯ! ТЫ В АМЕРИКЕ! ПО-АНГЛИЙСКИ!

На секунду кажется, что наглая сучка прониклась и замолкла. Но через миг ее холодная заносчивость снова тут как тут, и латина с фальшивой улыбкой ласково говорит:

– No, mía malhablada puta gorda[8], мы в Майами щас! И ты в Майами щас!

Мак столбенеет. И на несколько секунд теряет дар речи. Наконец разражается придушенным шипом: «Наглая сучка!» – и тут же давит газ и трогается рывком, заставляя шины «эльфа» жалобно визжать.