Голос крови

Идиот. Все провалил. Чуть не поздравил по-английски. От подобных штук стариков коробит: если молодежь заменяет английскими словами такие традиционные формулы, как Feliz cumpleaños… Йея выразительно смотрит на Нестора. Не придуривается ли он? Или такой простак? Гонит картину? Бабка бросает взгляд на его умышленно тесную рубашку.

– А, наш силач, – говорит она. – Телезвезда. Мы видели тебя, Несторсито. Всё видели.

Она принимается мерно кивать, поджав губы и стянув их куриной гузкой на манер горловины кошелька, затянутой пропущенным внутри шнурком…

– Да-да, Несторсито, мы видели слишком много…

Не успевает Нестор ответить, заговаривает (по-испански) Йейо:

– Зачем ты сообщил им свою фамилию?

– Кому сообщил, Йейо?

– Телевидению.

– Я не сообщал.

– А кто тогда, – подхватывает Йея, – сорока на хвосте?

– Не знаю. Как-то выяснили.

– А ты знаешь, что это и моя фамилия? – продолжает Йейо. – И отца твоего. Ты знаешь, что мы дорожим своим именем? Знаешь, что мы, Камачо, уходим корнями в глубь веков? Знаешь, что у нас есть славная история?

:::::: Знаю ли, что ты дополнил славную историю рода, борясь с бурными потоками дерьма в гаванской канализации? Знаю, знаю, спесивый ты старый мерин.:::::: Теперь по мозговому стволу Нестора подымается чистейшая злоба без всякой примеси обиды. Нужно уйти, пока слова не сорвались с языка.

Во рту у него пересохло, горло стянуло.

– Да, Йейо, – удается ему произнести. – Я это знаю. Мне надо идти.

Он поворачивается к выходу, и тут… брык-хнык-скрип шлеп… …брык-хнык-скрип шлеп… …брык-хнык-скрип шлеп… в глубине коридора… О господи… мать пытается вести отца под руку… «Я, Камило» локтем опирается на ее предплечье, дрожащее под тяжестью калеки. Он хромает, будто ушиб ногу… брык – шагнул, перенеся весь вес на «здоровую» ногу, неплотно пригнанные половицы трещат и скрипят… потом шлепок полегче – на «больную» ногу… осторожно… «страдальчески»… ступает… Какой наглый притворщик наша статуя Терпения!

Йея вопит:

– Камилито! О господи, что с тобой?!

В мгновение ока она оказывается рядом с ее Камилито и, пристроившись со свободного боку, сует ему под мышку обе руки, чтобы поддержать.

– Да все путем, мами, – говорит Камило. – Не надо, все нормально.

«Сколько мужества в его голосе! – отмечает про себя Нестор. – Какая твердость духа!» Вообще-то, наверное, довольно неприятно, когда тебе в мякоть подмышки упираются основаниями ладоней.

– Но, Камилито! Ой, Камилито! Такой был грохот! Господи!

– Пустяки, Лурдес.

Опять новый мягкий и хриплый голос «Я, Камило».

– Небольшой семейный… спор.

С этими словами Камило опять вонзает в Нестора свой ироничный взгляд, сопровождаемый кривым оскалом с языком за щекой, убирая гримасу лишь на секунду, чтобы повторить:

– Так… небольшой… семейный… спор…

Теперь все четверо смотрят на Нестора. Йея принимается голосить:

– Что ты сотворил со своим отцом?! С собственным отцом! Тебе мало того бедного парнишки вчера? Теперь ты на собственном отце отрываешься?!

Нестор в оторопи… не может сказать ни слова… стоит с открытым ртом. Такими глазами мать не смотрела на него никогда в жизни! Даже мами!

Наконец он заставляет себя заговорить, но голос у него почти такой же истерический, как у Йеи:

– Скажи ей, как было, папа! Скажи ей, что случилось! Ты всё… ты всё… выворачиваешь наизнанку! Ради бога, скажи им правду! Папа, ты… ты…

Дальше Нестор не выдерживает: осекшись на полуслове, разворачивается кругом, бросается в комнату за ключами от машины и бежит прочь из дому, больше не взглянув на остальных.

Хрясь – с грохотом захлопывается за ним дверь каситы де Камачо.

Отважный из партии слабаков

Не прошло и двух часов, явился Эдвард Т. Топпинг IV, каким его в отделе новостей «Майами Геральд» еще никто не видел. Обычно прямо посреди лба, от бровей к носу, у него лежит борозда, глубокая морщина человека, озабоченного тем, кто в редакции, кто из оставшихся в редакции, его ненавидит. Но этим утром он ухмыляется… такой широкой ухмылкой, что брови уезжают куда-то далеко вверх, глаза выпучиваются, а розовые щеки круглятся, будто у Санта-Клауса. Складка исчезла. Глаза блестят.

– Погляди-ка, Стэн! Погляди сюда, да как следует. Знаешь, что ты видишь?