Голос

– Ничего страшного. Я передумала и не буду проходить этот тест, – быстро говорю я и отключаюсь.

– Ну что же ты, мамочка! – с упреком кричит Соня. – Иди! Сейчас твоя очередь кормить Аристотеля.

– Если Аристотель съест еще хоть одну морковку, – говорю я, – у мисс Шэрон, боюсь, будут большие неприятности. И догадайся, кого она тогда попросит вычистить стойло?

– «Убрать говно», мамочка! Это так называется! – радостно кричит Соня, и, похоже, она просто в восторге от перспективы полдня убирать лошадиный навоз. «Ну и прекрасно», – думаю я.

– А я смогу стать ветеринаром, когда вырасту? – спрашивает она.

– Может быть. Но для этого нужно много учиться. Готова ли ты к таким подвигам?

– Ну, мам, ты же как-то этот «подвиг» совершила, – с упреком говорит Стивен.

У меня такое ощущение, словно сердце мое вот-вот разорвется на части, но я понимаю: только что я приняла правильное решение.

– Ладно, я пойду в дом, а вы, если хотите, оставайтесь, – говорю я и спешу удрать от них, на ходу вытирая мокрые щеки тыльными сторонами обеих рук. Ссадину на левой щеке от слез здорово пощипывает, хотя уже не так сильно: Лин здорово над ней поработала, наложив новую повязку. Но жжет все-таки прилично.

Лоренцо сидит на заднем бампере пикапа и смотрит вдаль, на дорогу: ждет.

– Ну, что скажешь? – спрашивает он, когда я к нему присоединяюсь.

– Я не смогу поехать без детей.

– По считает, что тебе в любом случае придется это сделать. Даже если… – он умолкает, словно ему не хочется произносить имя моего мужа, – даже если у Патрика все получится. Все равно за один день никаких особых перемен не произойдет. А имена наши им известны. И у них есть наши фотографии. Так что нам нужно поскорее из этой страны убираться.

– А где, между прочим, сам По? – спрашиваю я, меняя тему. Про себя я уже все решила – мне нужны шесть паспортов, а не один.

– Он уехал вместе с твоим мужем, – говорит Лоренцо. И вдруг резко вскидывает голову и вскакивает. – Помяни дьявола…

Прямо на нас мчится машина Патрика, похожая на сбежавшую электричку. Резко затормозив и подняв целую тучу пыли, она останавливается рядом с пикапом. Водительская дверца распахивается, и оттуда выскакивает По.

А вот пассажирская дверца почему-то остается закрытой.

– Где Патрик? – спрашиваю я. – Где он, черт побери?

В ответ По начинает орать на Лоренцо. Но я, как ни странно, понимаю лишь каждое второе слово: Поезжай. Лин. Прекрати. Кровотечение. Пытался. Помочь. Нет. Времени.

Мой мозг сам заполняет пробелы в этом странном тексте, и я рывком открываю заднюю дверцу, с силой стукнув ею по боковине пикапа. Но и этот удар я слышу как-то неясно, потому что внутри меня – один сплошной вопль, долгий прощальный вопль, который все-таки вырывается наружу и тут же резко смолкает, превращается в ничто.

– Что с ним случилось? – спрашиваю я, хотя спрашивать уже совсем необязательно.

Глава семьдесят девятая

Я планировала похоронить Патрика тихо и незаметно, но сейчас, оглядывая толпу женщин и мужчин, собравшихся на маленькой ферме Дэла, я понимаю, что это была тщетная затея. Пришли даже те, о ком я думала, что им все равно, в том числе Оливия и Эван Кинг. И Джулия, конечно, тоже пришла. Когда они со Стивеном осторожно разговаривают друг с другом, то вид у них, как у перепуганных насмерть детей, и мне кажется, что именно такими они сейчас себя и чувствуют. С Западного побережья приехали несколько наших старых друзей – ехать пришлось на машинах, поскольку воздушное сообщение временно прекращено.

Страна пребывает в состоянии хаотичного перехода в некое иное состояние. И все это благодаря Патрику.

Во многих отношениях моя любовь к нему по-прежнему жива. Во многих отношениях мне очень жаль, что его больше нет.

Радиостанции и телевидение в первые дни помалкивали, а газеты публиковали только то, что и так уже было всем известно. Вашингтон, округ Колумбия, заперт наглухо, крепче банковского хранилища. Ураган всеобщего ужаса, может, уже и пролетел, но всем ясно, что буря еще до конца не утихла. И все понимают, что до спокойной безопасной жизни пока далеко.

Дэл и Шэрон, впрочем, уже решили остаться; Джеки тоже остается с ними на ферме и намерена помогать силам сопротивления очищать страну от всякого мусора и заниматься ее восстановлением.

– Я тоже останусь, – говорю я ей после похорон Патрика. – Я хочу здесь остаться.

Она обращается со мной все так же сурово и неласково, как и в те времена, когда мы обе были молодыми и глупыми. Или, точнее, когда я была глупой. Теперь я уверена, что Джеки вряд ли когда-либо была такой же глупой, как я.

– Нет, тебе нужно уехать, – возражает Джеки. – И немедленно, черт побери! – А когда я пытаюсь протестовать, она кладет руку на мой живот и мягко, но решительно говорит: – Ты же сама понимаешь, что это необходимо, Джини.

Джеки, разумеется, права. Кое в чем она всегда права. Она крепко меня обнимает – господи, какими же худыми и жилистыми стали от тяжелой работы ее руки! – и в этом объятии я чувствую все сразу: благодарность, гордость, прощение. И то, что никакого пузыря она больше вокруг меня не видит.