Алекс десятки раз повторял свой эксперимент. Он брал сюжеты из своей жизни – такие эпизоды, воспоминания о которых всегда вызывали у него бурную эмоциональную реакцию. В его сравнительно спокойной биографии это были картины, связанные либо с Кэт – и тогда он скрипел зубами от обиды и ярости, либо с Микки – и тогда он или смеялся, или любил, или заходился страхом за его жизнь, или испытывал ту боль, которую познавал его мальчик. К нему приходили и другие воспоминания, из детства: запах отцовских сигар, его рокочущий басок и теплые сухие губы, восторженное изумление перед необъятной тишиной первых успешных медитаций, гудящее напряжение перед контактным спаррингом с китайским мальчиком на татами… Их он не воспроизводил: слишком далеко отошло его детство, он делал ставку на свежесть и остроту последних переживаний.
Кэт и Микки… Всякий раз, погружаясь в созданную им голограмму, он находился на опаснейшей грани эмоционального срыва. Еще чуть-чуть – и Алекс Норман мог перестать существовать в студии и, перейдя невидимую грань, превратиться в персонаж. Он знал, что в таком случае, принимая живое некритичное участие в сцене, он как бы замыкал работу генератора, и эпизод воспроизводился бы им снова и снова, без конца… И он жил бы там – любя, ненавидя и пугаясь – до тех пор, пока не истощились бы аккумуляторы генератора. А хватало их, по словам Пита, надолго… Одним словом, без постороннего вмешательства Алекс не смог бы выйти из картины.
Конечно, ему каждый раз удавалось вырываться из собственной голограммы: все-таки он был не пассивный наблюдатель, а подготовленный к сюрпризам экспериментатор. Но по поводу потенциального зрителя он иллюзий не строил. Он понял одно – резонансная динамическая картина не выпустит из своей реальности никого. До тех пор, пока оператор не выключит свою дьявольскую аппаратуру.
Яблоневые ветви в саду почернели, звуки за окном смолкли, помещение студии погрузилась в темноту – настал вечер. Алекс уже давно почувствовал себя плохо: он не ел целый день, пил только кофе, голова кружилась, сосало под ложечкой. Давно пора было идти домой, но он не мог заставить себя встать с дивана: собственное открытие сразило его наповал, он должен был сделать выводы, понять что-то еще, уловить во всем этом главное… Скрип открываемой двери вывел его из оцепенения.
– Алекс! Вы еще здесь?! – Пит зажег свет и с удивленным видом остановился напротив компаньона. – Что-то случилось, Алекс?
Алекс поднял на него покрасневшие от усталости и сигаретного дыма глаза:
– Да… Случилось.
– Что? – Пит осторожно присел рядом на краешек дивана. – Что-то с аппаратурой?
– С аппаратурой как раз все в полном порядке. Дело в другом…
Алекс запнулся: он усиленно размышлял. Сказать сейчас? Скорее всего – нет: он так устал, да и Пита расстраивать на ночь… Не очень-то приятно услышать о своем открытии такие вещи. С другой стороны, он так и не успел увидеть всех аспектов проблемы, а Пит сумеет поразмыслить до завтрашнего утра… Надо сказать именно сейчас. Он вдруг почувствовал, что ему стало легче. Он сейчас сбросит на приятеля весь груз этого сумасшедшего дня и пойдет спать. Теперь только спать, домой. Микки и Кэт, наверно, уже отчаялись его дождаться. Он с кряхтеньем поднялся с дивана и устало улыбнулся встревоженному Питу:
– Не волнуйтесь. Я вам сейчас все объясню. Только скажите мне: вы способны соображать после встречи с французским модельером?
Через полчаса Алекс отзвонил Кэт и отправился домой. В студии остался неподвижно сидящий Пит, изумрудные глаза его были широко открыты от изумления.
На следующий день Алекс нашел Пита на том же месте – на диване рядом с «кофейным» столом. Определенно, руководитель проекта провел бессонную ночь: это было видно по осунувшемуся лицу и синякам под глазами. Но встретил он своего компаньона неожиданно оживленным и в непривычно возбужденном состоянии.
– А, пришли! – Пит вскочил навстречу Алексу, схватил его за руку и потянул за собой в глубь студии. – Алекс! Все плановые работы на сегодня отменяются! Сейчас вы мне продемонстрируете то, что открыли!
Опешивший от такого напора Алекс пробормотал:
– Конечно, Пит… Но как вы себе это представляете?
– Очень просто. Вы – оператор, я – зритель!
– Вы?!
– Ну, конечно! А как же иначе? Как еще можно удостовериться в реальности воздействия голограммы?
Алекс внимательно посмотрел на него и осторожно сказал:
– Пит, ведь это будет… Как бы сказать… Не очень приятно.
– Ничего. Я понимаю, что вы хотите сказать. Если все так, как вы изложили, я буду полностью во власти ваших переживаний. В вашей власти! – Он заглянул Алексу в глаза и положил ему руку на плечо. – Но… Вы, может быть, не заметили, Алекс, а мы уже давно с вами друзья… Я очень в вас верю и ценю вас. И не только за мужество и работоспособность… – Он поджал губы, немного грубовато оттолкнул Алекса и отвернулся. – Давайте, надевайте шлем и генератор. Начнем.