Голодный город. Как еда определяет нашу жизнь

Хотя в духовном плане именно Пасха представляет собой самый важный праздник христианства, для католиков и протестантов ее уже давно затмил другой, куда более шумный — Рождество. Позаимствовавшее свой радостный дух у языческого дня зимнего солнцестояния Рождество всегда было предлогом для веселого кутежа и самозабвенного бражничества, призванных рассеять холод и тьму непроглядной зимней ночи. Хотя отцы церкви велели поститься и перед Рождеством, эти правила никогда не соблюдались так же строго, как в Великий пост, а на протестантском Севере и вовсе не получили распространения — сама суровость зимы служила там гарантией того, что Рождество будет выделяться из череды обычных дней. Те из нас, для кого эта суровость давно уже малозаметна, порой находят традицию веселиться в рождественский сезон тяжкой и даже обременительной. В сегодняшней Британии Рождество часто превращается в безостановочный «застольный марафон», и, как многие из нас убеждаются каждый год, жареная индейка со всеми гарнирами и приправами уже не кажется такой вкусной, если до этого мы целый месяц объедались сосисками в тесте и финиками в беконе на разнообразных рождественских вечеринках. Даже вне всякой связи с религией воздержание способствует удовольствию от праздника.

Как заметил еще две сотни лет назад Жан Антельм Брийя-Саварен, если вы недостаточно проголодались, то и поесть как следует не сможете. Однако голод, даже легкий, большинство из нас, жителей Запада, испытывают редко. Максимальное приближение к посту для нас — это диета, которая, как бы она ни отражалась на объеме талии, уж точно не ведет к позитивному духовному настрою. Невозможно вообразить, что еще может повергнуть человека в столь ужасное состояние зацикленной на еде изоляции: здесь нет ничего общего с очистительным воздействием ритуального коллективного поста¹⁶. В прошлом пост обычно был духовным актом, а не отчаянной попыткой устранить последствия собственной невоздержанности. Ценность еды превращала питание в осознанный процесс: каждый прием пищи был поводом для благодарности. Но сегодня мы в большинстве случаев не задумываемся даже о происхождении нашей пищи, не говоря уже о ее значении. Чаще всего мы едим бездумно, а то и с раздражением, либо занимаясь в это время чем-то еще, либо жалея, что не можем чем-то заняться. Мы кусочничаем, перекусываем, торопливо заглатываем пищу — и даже когда ей удается привлечь наше внимание, большинство из нас не испытывает подлинного чувства благодарности за то, что она нам досталась. Обычно мы задумываемся перед едой только тогда, когда сталкиваемся с застольными ритуалами, дошедшими до нас из прошлого, из тех времен, когда жизнь людей куда чаще определял голод, а не изобилие.

В основе каждого торжественного угощения лежат жизнь, смерть, жертва и возрождение — вечные темы любой религии. Независимо от того, верим ли мы в Бога или в богов, или не верим вообще, эти темы возникают всякий раз, когда мы садимся за стол. В каждой культуре существуют свои застольные ритуалы, но все их многообразие бледнеет по сравнению с куда более удивительным сходством между ними. Ритуалы еды преодолевают границы доктрин, мифов и верований, они несут в себе более глубокие смыслы, касающиеся самой жизни. Нет ничего, что красноречивее говорило бы о нашей основополагающей общности; о том, что это в конце концов такое — быть человеком.

ТОВАРИЩЕСТВО

Приятное общество для меня — самое вкусное блюдо и самый аппетитный соус.

Монтенъ¹⁷

Мы — всеядные животные, а это значит, что ритуальное со-трапезничество уходит корнями глубоко в нашу историю. Нашим предкам — охотникам и собирателям — нужно было найти способы поровну делить добытое мясо, и чувство товарищества тех давних трапез до сих пор отзывается эхом в нашем сознании. Хотя современный образ жизни ведет к тому, что мы все чаще едим в одиночку, в целом нам все же больше нравится делать это в компании других людей.

Мало где чувство товарищества проявляется столь же наглядно, как в совместной трапезе. Сами корни слова «компания» (лат. сит — «вместе» npanis — «хлеб») говорят о том, что тот, с кем мы делим пищу, скорее всего, является нашим другом или скоро им станет. Когда мы едим в компании друзей, мы становимся значительно счастливее, отдаваясь первобытному чувству, которого сами почти не осознаем. В финале «Рождественской песни» Чарльза Диккенса семья Боба Крэтчита готовится полакомиться гигантским гусем, которого неожиданно прислал его злобный, но раскаявшийся работодатель Скрудж. Следя за этой трогательной сценой, волей-неволей испытываешь уверенность, что в будущем Крэтчитов ждет счастье, да и вообще в нашем мире все обстоит хорошо. Такие чудесные ужины — что выдуманные, что подлинные — глубоко влияют на нас, задавая образец, с которым мы сравниваем любые другие трапезы.