Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

— Нет, — сознаюсь я немного виновато. — Не могу думать ни о чем, кроме завтрашнего дня. Глупо, конечно.

В уличном свете я вижу его лицо и как неловко он держит перебинтованные руки.

— Мне жаль, что так вышло. С руками.

— Не важно, Китнисс, — отвечает он. — Так или иначе, долго я не продержусь.

— Нельзя так себя настраивать.

— Почему? Это правда. Все, на что я надеюсь, это не опозориться и… — Он колеблется.

— И что?

— Не могу точно выразить. Я… хочу умереть самим собой. Понятно?

Я качаю головой. Кем еще он может умереть?

— Я не хочу, чтобы меня сломали. Превратили в чудовище, которым я никогда не был.

Я закусываю губы, чувствуя себя приниженной. Пока я беспокоюсь о деревьях, Пит задумывается о том, как сохранить себя, чистоту своего «я».

— Ты хочешь сказать, что не станешь убивать? — спрашиваю я.

— Стану. Когда придет время, я буду убивать, как любой другой. Я не смогу уйти без боя. Я только… хочу как-то показать Капитолию, что не принадлежу ему. Что я больше чем пешка в его Играх.

— Ты не больше, — возражаю я. — Как и все остальные. В этом суть Игр.

— Ладно, пусть так. Но внутри них ты — это ты, а я — это я, — не унимается он. — Ты понимаешь?

— Немного. Только… не обижайся, Пит, кому до этого есть дело?

— Мне. Что еще в моей власти? О чем еще я могу позаботиться в такой ситуации?! — сердится Пит.

Я отступаю на шаг.

— О том, что сказал Хеймитч. Чтобы выжить.

Пит улыбается печально и насмешливо:

— Хорошо. Спасибо за совет, солнышко.

Это покровительственное обращение, заимствованное у Хеймитча, словно пощечина.

— Что ж, хочешь провести последние часы жизни за размышлениями, как бы поблагороднее умереть на арене, — это твой выбор. Я собираюсь прожить свою жизнь в Дистрикте-12!

— Меня бы не удивило, если бы тебе это удалось, — отвечает Пит. — Передавай привет моей матери, когда вернешься, хорошо?

— Заметано.

Я разворачиваюсь и ухожу.

Остаток ночи я провожу в полудреме, представляя, как язвительно буду разговаривать завтра утром с Питом Мелларком. Посмотрим, каким благородным он окажется, когда посмотрит в глаза смерти. Возможно, станет одним из тех полулюдей, которые, убив соперника, съедают его сердце. Пару лет назад один парень из Дистрикта-6 по имени Тит одичал вчистую. Распорядители Игр усмиряли его электрошоковыми ружьями, чтобы оттащить убитых им трибутов, прежде чем он их сожрет. На арене нет ни правил, ни ограничений, но поскольку каннибализм непривлекателен для капитолийской аудитории, его пресекают. Поговаривали, что лавина, прикончившая Тита, была устроена специально, чтобы победителем не стал сумасшедший.

Утром мы с Питом не видимся. Еще до рассвета приходит Цинна, дает мне надеть простой балахон и ведет на крышу. Одеваться для Игр и делать последние приготовления мы будем в катакомбах под ареной. Появляется планолет, ниоткуда — точно как в тот день в лесу, когда поймали рыжеволосую девочку, — и из него сбрасывают лестницу. Едва я за нее хватаюсь и становлюсь на нижнюю ступеньку, как застываю. Какой-то ток намертво прихватывает мои ладони и ступни к лестнице, так что я при всем желании не смогла бы свалиться, и меня поднимают наверх.

В планолете я ожидаю, что лестница меня отпустит, но не тут-то было: я все еще обездвижена, когда ко мне подходит женщина в белом халате со шприцем в руке:

— Это следящее устройство, Китнисс. Если будешь вести себя спокойно, я смогу установить его аккуратно.

Спокойно. Да я как статуя! Однако это ничуть не мешает ощущать острую боль, пронзающую предплечье, когда туда впивается игла, и из нее глубоко под кожу проникает миниатюрный маячок. Теперь распорядители Игр всегда смогут узнать, в каком месте арены я нахожусь. Заботятся, чтобы никто не потерялся.

Когда дело сделано, лестница меня отпускает. Женщина уходит, и наверх поднимают Цинну. Появляется безгласый слуга и ведет нас в каюту, где приготовлен завтрак. Несмотря на сжавшийся в комок желудок и отсутствие аппетита, я наедаюсь до отвала. Еда превосходная, но я так волнуюсь, что не получаю от нее никакого удовольствия; с таким же успехом я могла бы жевать угольную пыль. Единственное, что позволяет мне немного отвлечься, это вид из окна, когда мы проплываем над городом, а потом над лесами и полями. Как птицы. Только они свободны, а я нет.

Полет продолжается около получаса; перед приближением к арене стекла окон темнеют. Планолет приземляется, и мы с Цинной спускаемся по лестнице, которая в этот раз пропущена сквозь жерло широкой трубы в катакомбы под ареной. Следуя указателям, мы идем в комнату, предназначенную для моей подготовки. В Капитолии эти комнаты называют Стартовым комплексом, в дистриктах — Скотобазой, местом, куда сгоняют животных перед отправкой на бойню.