Голод Рехи

Митрий плавно вывел круг, потом поставил по его контуру несколько крупных точек. Получилось даже сосчитать их: две руки плюс еще два пальца, и еще один – вне круга. «Три-три… тринадцать!» – вспомнил мудреное слово Рехи, и тут же вздрогнул, словно вновь донесся голос Сумеречного, как совсем недавно. Определенно, все они были связаны. Но как и зачем? Рехи не понимал и не очень-то стремился разгадать тайну.

Впрочем, даже нараставшая боль не мешала рассматривать незатейливые рисунки. Круги дополнялись отростками, которые тянулись от них стрелами в разных направлениях. Вскоре орнамент превратился в неразборчивую паутину. Митрий вздохнул.

«Сам, что ли, запутался? Поделом! Нечего других путать», – зло подумал Рехи, но сказать вслух не посмел. Он одинаково боялся как прогневить Проводника, так и спугнуть. В силе его уже не приходилось сомневаться, и Рехи обычно вовремя хватался за свою выгоду.

Но крылатый странник старательно делал вид, будто перед ним пустое место. Вскоре он пустился в рассуждения с самим собой, внимательно поглядел куда-то наверх – словно там нашлось бы что-то, кроме черного полога – и, опустив голову, обратился неизвестно к кому:

– Он просто несправедлив или не знает, как сразить зло? Он допускает его как необходимость или не может победить? Кружа веками по мирам, я пытался понять. А еще раньше – поговорить напрямую…

– И что? – подал голос Рехи. Надоело ему изображать сухое дерево или молчаливый камень. Митрий словно бы дружелюбно поднял глаза. Они оказались не красными, как у эльфов, а какими-то прозрачными, под цвет коры деревьев. Рехи забыл название этого странного цвета.

– Только крылья чернели, – с обреченной горечью отозвался Проводник, болезненно сцепив кисти в замок. – Из-за моего вопроса мы совершили все это. Все-все это.

«Что… "все"? Это вы разрушили мой мир?» – предположил Рехи. Раньше он не задавал подобных вопросов, но вот какие-то существа свалились, очевидно, с неба и теперь должны были ответить. Что-то пугало в Митрии, и даже больше, чем в Сумеречном. То ли его внешняя доброта, то ли ожидание подвоха, то ли смутное понимание, что он призрак.

Рехи не определился, а на болтовню не оставалось времени: ноги подкашивались, и даже сытный обед не спасал, наоборот – просился обратно из-за общей слабости. На зубах скрипели песчинки, отзываясь в голове противным шорохом, словно осталась сплошная пустота вместо мозга. Хотя лоб накалился, в висках стучало, и весь окружающий мир представал неизмеримо далеким и отстраненным. «Как же хочется спать… спать-спать», – твердил предательский голос, который Рехи старательно гнал от себя.

– У тебя это… тряпья какого-нибудь нет? Мне бы рану перевязать.

Рехи попытался выдавить из себя подобие улыбки, вроде так выражали свое почтение старые люди. Эльфы-то не слишком любили скалиться друг на друга: если показал острые зубы, значит, готов напасть.

– В свое время, – отстраненно отозвался Митрий. Рехи испугался, что сделал что-то неправильно. Он досадовал: откуда ж ему знать, как приветствуют друг друга эти крылатые!

– Да я подохну до «своего-то» времени, – хотел воскликнуть Рехи, но вышло пугающе спокойно, точно признание неизбежности. Он поморщился, будто готовился заплакать, завыть навзрыд, хотя и не умел, но вместо этого вырвался лающий смех. Да, хотелось смеяться громко, надсадно, чтобы услышали все – людоеды, ящеры и еще какие-нибудь твари, забредшие в это забытое всеми высшими силами место. Хотя нет, вот один из вроде как «высших» сидел на камне, изображал из себя мудреца прежних лет. И над ним тоже хотелось смеяться – за его чистоту, за его загадочные слова.

Он втягивал в какую-то непонятную игру, не иначе. Рехи много раз отражал такие атаки: его вечно приглашали в сумасбродные авантюры. То чудак-самоубийца пытался привлечь в свою секту «не пьющих человеческую кровь», то безумные соседи, унесшиеся к Последнему Бастиону… или как он там назывался. Обозначения и имена таяли в шелесте песка и смертельной сонливости. Может его звали в секту божества прошлого мира, нынешнего Темного Властелина? Ведь Двенадцатого Проклятого тоже когда-то называли иначе, сам слышал во сне. Или все померещилось из-за безумца в голове?

Но теперь даже загадочная вторая личность молчала. Онемевшие пальцы неплотно прижимали к припухавшему краю раны порванную тунику. Крови вытекло уже предостаточно, чтобы добить одинокого странника. Правда, она почти остановилась.

«Ящеры трехногие! Я умру от удара этой полоумной девицы?! Всегда знал, что она меня погубит!» – с ненавистью к Лойэ подумал Рехи. Сожаления, любви или хотя бы отзвука печали по отношению к ней, пожалуй, уже не осталось, только не после всех злоключений в поселении людоедов. Впрочем, воспоминания тоже постепенно отступали, осыпались и плавились, даже недавние представали так размыто, словно это стряслось вовсе не с ним.