Голод Рехи

– Нам не хватает людей, или стены недостаточно крепки? – спросил тот, кого назвали «мой король». Вроде бы так величали в старые времена правителей больших кусков земли. Наверное, они все носили на головах нелепые рожки, насаженные на круглую основу, а еще за ними волочились длинные красные плащи. В пустоши за такие тряпки любой ящер запросто бы схватил и уволок в нору. Впрочем, Рехи ничего не раздражало. Он просто слушал и смотрел, пока позволяло время, с какой-то тайной печалью, будто он уже много лет назад попробовал такую жизнь: вкушал сочные плоды и наслаждался шелестом листвы. А король с советником – о, еще одно старое-новое слово – представали скорее фоном. Впрочем, они обсуждали начало какой-то войны. И это заинтересовало Рехи.

– Нам не хватает людей, милорд, – еще больше сутулился советник, словно в иных обстоятельствах он достал бы из-под земли целые легионы. Любят же люди навешивать на себя клеймо вины.

– Тогда… – король запнулся на мгновение, но продолжал решительно, точно самого себя убеждая. – Мы должны перекинуть из-за моря гарнизон наемников. Мы выставим их в битве.

– Казна подвергнется опустошению, – выдохнул советник.

– Если у нас не будет армии, казна достанется завоевателям!

– Да, милорд, Вы совершенно правы.

Наемники, деньги… Рехи понимал, что кто-то сражается за еду, кто-то за свои семьи, кто-то за свою крепость – все ради выживания, не более того. А для чего предназначались деньги? Деньги – так люди прошлого называли круглые блестящие штучки. Всплывал отзвук перезвона монет. Впрочем, во сне всякое могло возникнуть.

«Зачем деньги? Зачем этот сон? И зачем я зачем-то слушаю разговоры людей? Люди – это же мешки с кровью, вонючая еда», – задумался Рехи, но эти двое не напоминали кровожадных людоедов. Они отличались и от знакомых эльфов – наверное, до Падения все было иным. И что же привело к нему? В Рехи разгорался интерес, не сожаление и не злость, а интерес зеваки, который наблюдает случайную драку.

– Мой брат всегда готов загрести своими лапами самые лакомые куски, – вздыхал король, опускаясь на каменную скамью возле изящного круглого фонтана. – Ненасытный. Война неизбежна. Только пока мы говорим, время работает против нас. Вели явиться писарю, а потом немедленно отправляй гонцов. Нам нужна эта армия, и мы обязаны выиграть эту войну.

– И пусть Двенадцатый будет милостив к нам, – воздел ладони к небу советник.

Кого он там надеялся рассмотреть? Во двор заглядывало солнце, над головами раскинулся лазоревый купол, осыпанный перьями облаков. Вот этой картине Рехи поразился и попытался потереть глаза. Но потом успокоился: он же находился во сне. Хотя, если приходили видения, значит, с какой-то целью. Если ему показывалось синее небо, значит, не просто так. Неужели вечная ночь началась уже после Падения? И неужели раньше молились Двенадцатому Проклятому, тому самому Темному Властелину из сказок? Похоже, все так и обстояло, потому что король милостиво кивнул:

– Да, пусть будет… Если он еще слышит нас в своей Цитадели. Последний раз его видел воочию мой дед.

– Милорд, будьте более почтительны к нашему воплощенному божеству! – не по чину возмутился советник. – Он не обязан показываться Вам, но он все слышит, я уверен. И его заступничество нам понадобится.

– Да хоть чье-то! Лишь бы война не затянулась.

«Двенадцатый Проклятый? Милостив? Бред какой-то! Они поклоняются ему, как… как божеству!» – обескуражено охнул Рехи. Все чувства смешались, закипая и путаясь. И еще этот извечный надоедливый голос заунывно напевал:

«Во сне пришло начало той войны,

После которой все иссякли сны.

Вспахал народы черных крыльев взмах.

Остался темной вестью только прах.

И смерти ворон вдруг нанес удар,

И мир сгорел, пожрал его пожар.

На судьбах шрам, и вечна та беда…

Иначе было? Ты скажи, когда!

Неужто не терзали грубо плоть?

И тлен убийства как, скажи, смолоть?

Склевали память птицы той войны,

Кровавый мир уже не видит сны».

Опять этот «голос» крутил старые воспоминания, обучал ненужным чужим словам. Кому, спрашивается, интересны стихи? Песни? Барельефы? Фонтаны? Фламинго? Особенно когда вокруг только вонь, кровь и голод пополам со злобой и вечной борьбой. Рехи с отвращением отшвыривал от себя чужие образы.

Лица короля и советника плавились, рассыпались хлопьями пепла, их сметал огненный смерч. И не только их: рушились города, сравнивались с землей крепости. Предстало целое поле брани, но без победителей и побежденных, ибо все корчилось в агонии от огня. И застывало пепелище смерти. Все поглощал ненасытный пламень, превращавший сады в пустоши, а людей – в обугленные кости или зыбкий прах. Ужас умирания взревел оглушительным воплем, последним стоном.