Голод. Одержимые

Пистолет не выстрелил. С некоторых пор он у меня всегда разряжен, а девку я бросил в ноги парней, которые давно не развлекались все вместе. Камера была уже наведена на нужный ракурс, пока с Анастасии сдирали одежду, а муженек на все это смотрел.

Неожиданно дверь раскрылась и залетел мощный, стриженный по-армейски бугай в компании Грановски и его партнера.

А я отпустил всех, потому что с Грановски мне еще вести дела. Тем более, что генерал Ланкин прислал мне несколько файлов его якобы обеляющих и сумму, которую задолжал его зять.

И эта бы неделя закончилась вполне удачно… Тем более, что любовником Чернышевской оказался давно потерянный приятель. Артем. Но узнать в этом амбале салагу, с которым мы когда-то курили травку в тренировочном лагере, было весьма сложно.

Да, эта неделя закончилась бы удачно, все было готово к изобличению преступного синдиката Андронова, но у девки Грановски так натекло между ног, что она решила нарушить запрет и позвонить ему.

И это повлекло за собой невосполнимые потери. Повлекло за собой п*здец.

Глава 36. Василиса

Когда сохнет корень, умирает дерево. Когда ломается стебель, растение теряет жизнь. Вот и наш стебель, на котором держался весь план сломался. Всего лишь из-за одной ошибки, одного телефонного звонка.

Еще неделю назад мы только познакомились с Ланой, дочерью Андронова. Еще неделю назад мы только вошли в эту квартиру и увидели насколько тесная связь у нее с неким Максимом Одинцовым. Еще несколько дней назад мы втроем сидели, выпивали вино и обсуждали наших мужчин. Еще день назад мы просто смотрели любимое кино.

А сегодня… А сегодня, прямо сейчас, в наше убежище врывается мужчина, глаза которого хочется тут же забыть.

Ледяные. Прозрачные. Наполненные одержимостью.

Которая во всем своем омерзении направлена на Майю. Мы бежим от него на кухню. Там есть ножи и ими всегда можно защититься.

Закрываем двери и держим вдвоем, пока он врезается в нее телом. Снова и снова. Со всей дури, как таран.

Не говорит ничего, только тяжело и часто дышит.

— Как нас нашли? — в панике спрашиваю Майю, а та белее, чем снег, виновато опускает взгляд.

— Я сглупила, позвонила Давиду.

Порой любовь нас спасает, а порой приводит к смерти.

Я ничего не сказала, да и времени на упреки не было.

Слишком сильным были напряжение и страх. Особенно страх, что справляться придется самим, убить, если потребуется.

Кричу, когда древесину пробивает окровавленный кулак и хватает меня за тонкую пижаму. Шагаю назад, бью по руке, царапаю, вижу, как рвется ткань, оставляя мою грудь обнаженной.

И Майя не справляется. Отлетает ко мне, когда дверь с треском открывается и это чудовище-насильник с горящим взглядом оказывается на пороге с остатками моей одежды.

Он откидывает ткань в сторону, наступает, скалит желтые зубы.

Майя задыхается, убираю ее за спину, тянусь за столовым, хлебным ножом, но мою руку бьет ботинок, а саму меня откидывают в сторону.

И я бы вскочила снова, но голова, ударившись о дверцу шкафчика, идет кругом.

Не успеваю понять, что это, как окно с треском разбивается и на кухню, словно ветер влетает Давид.

Он откидывает насильника, нависшего над Майей и буквально тащит его за собой в другую комнату.

И все теперь должно быть хорошо. Ведь правда?

Майя бежит за Давидом, не обращая внимания на свою оголенную грудь.

Я же слышу в подъезде выстрелы и знаю, что за мной идет Макар. Иначе и быть не может. И он, конечно, здесь, пинает ногой какого-то типа в спецназовской форме и устремляется ко мне. Заталкивает в ванную. Хватает за волосы, грубо, так грубо и заботливо осматривая со всех сторон лицо, тело.

— В порядке? — говорит он быстро.

— В полном, — улыбаюсь я.

— Тогда валим.

— Погоди, там Майя и Давид, — говорю я и выхожу из ванной после того, как Макар оценил ситуацию и выпустил меня.

В широком коридоре разворачивается настоящая драма. Лана выстрелила в своего отца, Максим забрал у нее пистолет, и я хочу уже повернуться к Макару, облегченно улыбнуться, как вдруг время замедляется. Оно словно замирает в этой страшной точке.

Шум открывающей двери, треск кафеля, Макар бежит на окровавленного Глызина, а я вдруг замечаю дуло в руке убитого.

Случайность. Но такая роковая, что хочется выть белугой.

Громкий, оглушающий звук выстрела.

Острая, невыносимая боль.

Она заполняет все тело, рвет на части душу, заставляет пронзительно вскрикнуть от страха.

Не страха умереть, а страха потерять родное, близкое существо, уже часть меня.

Медленно опускаю глаза вниз, уже не слыша, как кричит Макар, как стреляет в голову Андронова Максим. Именно этот дьявол перед смертью решил сделать прощальный подарок…

Руки у живота, а по ним как будто литры крови.

Меня подхватывают на руки, сильно зажимая рану, а я не теряю сознание, я все чувствую, все вижу.

Правда ничего не слышу, только осознаю, что меня тащат в машину скорой помощи.

В глазах нет слез, там пустыня, точно такая же выжженная, как в душе.

Мне что-то вкалывают, за окном проносится город, руки врачей капаются в моем животе, что-то говорят Макару.

А он только смотрит.

Смотрит.

Смотрит.