Голод

Вопрос этот мучил каждого, так что Мэри ему нисколько не удивилась, но разозлилась изрядно. Нет, не на несправедливость судьбы: кто-кто, а она-то давно поняла, что судьба – штука крайне несправедливая, и, сказать правду, никакой справедливости от нее сроду не ожидала. Возмущало и ошеломляло другое – та легкость, с которой в сердцах поселенцев укоренился страх и безысходность. Мэри с детства верила в некие незыблемые истины, и одной из них была несгибаемая стойкость, невероятная воля к жизни, помогающая человеку, ни перед чем не пасуя, процветать, развиваться, с честью выходить из любых испытаний.

Как только толпа начала редеть, она собралась с духом и подошла к Стэнтону, хотя тот до сих пор даже не взглянул в ее сторону.

– Вы к нам вернулись, – негромко заговорила она, не опасаясь, что кто-либо услышит ее в общем гомоне.

– Я же сказал, что вернусь, разве нет? – с мрачной улыбкой откликнулся Стэнтон, снимая вьюки со спины ближайшего мула.

Неужели за эти недели он позабыл о ней или, еще того хуже, решил, будто она возглавила всеобщую травлю Тамсен? В конце концов это же Мэри привела остальных к месту убийства Хэллорана… Что ж, если он так о ней думает, ей не в чем его упрекнуть, но объясниться с ним она вполне может. Не потому, что ищет его благосклонности, – просто так уж ей хочется.

К несчастью, такой возможности Стэнтон ей, видимо, предоставлять не собирался, отчего Мэри, конечно же, еще сильней захотелось все ему объяснить.

Едва взглянув на нее, Стэнтон вновь повернулся к собравшимся.

– Если все вы готовы, мы можем раздать остатки провизии. Но: никаких споров и никакой толкотни. Все уже поделено согласно вложенным суммам. Начнем, пожалуй, с Мерфи…

На привал обоз в тот день остановился рано. Всем не терпелось впервые за долгое время как следует поесть, отпраздновать спасение. Одной только Мэри было не до праздника: прежде всего ей требовалась возможность высказаться. В надежде урвать хоть пару минут наедине, она не сводила со Стэнтона глаз, однако его постоянно осаждали поселенцы, желавшие послушать, что ждет их по пути к форту Саттера, уже казавшемуся местом не менее призрачным, эфемерным, чем рай.

Порой ее одолевали сомнения, вправду ли Стэнтон так занят, или просто избегает ее, но отступать Мэри не собиралась. Это противоречило всему ее существу. Отец называл Мэри упрямицей так часто, что и не сосчитать, и в этом случае, пожалуй, был прав. Держась за спинами доброхотов и любопытствующих, она терпеливо ждала своего часа. Терпения ей было не занимать. И вот наконец Стэнтон, заметив ее поблизости, сказал что-то паре приехавших с ним мивоков и направился к ней.

– Не уделите ли вы мне немного времени, мистер Стэнтон? – спросила Мэри. В ее голосе явственно слышалась нервная дрожь.

Стэнтон молча кивнул, и оба пошли вперед рядом. Казалось, Мэри вот-вот вспыхнет огнем. От ужаса пополам с облегчением кружилась голова. Сколько раз молилась она о его возвращении, о возможности поговорить с ним и все расставить по местам, а вот сейчас, когда он здесь, не знала, с чего начать разговор.

– Я боялась…

Голос дрогнул, осекся.

– Я боялась, что никогда больше вас не увижу.

– Возможно, так оно было бы лучше, – негромко, твердо ответил он.

Мэри вздрогнула, словно ее хлестнули по щеке.

– Неужели я настолько вам отвратительна?

– Мэри…

На сей раз его голос прозвучал мягче.

– Не понимаю: как вы можете? – возмущенно продолжала она. – Вы даже не дали мне шанса оправдаться. Мы с вами словом не перемолвились с тех самых пор…

– Вам ни к чему оправдываться – ни передо мной, ни перед кем-то еще. Вы, Мэри, мне вовсе не отвратительны. Нисколько не отвратительны.

В этот миг лицо Стэнтона, как ни старался он сохранить прежний, серьезный вид, озарилось широкой улыбкой, и Мэри показалось, будто все это ей снится, а может, чудится от голода и усталости. Бред какой-то… как же его понимать?

– Но если я вам не отвратительна, отчего вы упорно меня избегаете? – продолжала она. – Почему говорите, что не хотели бы впредь со мной видеться? Боюсь, мистер Стэнтон, я вас не понимаю… либо вы не понимаете сам себя.

– Скорее, последнее, – ответил Стэнтон. Улыбка на его лице сменилась легкой скорбной усмешкой. – Видите ли, дело вовсе не в неприязни к вам. Боюсь, вы мне, наоборот, весьма симпатичны. Это меня, если хотите знать, и заставляет держаться поодаль. Не могу я допустить, чтоб вы обо мне плохо думали.

– Чтоб я плохо думала о вас?! – Тут уж и Мэри, в свою очередь, заулыбалась. – Я все это время только о вас и думала, но ничего плохого в моих мыслях не было.

Потрясенной собственной смелостью, ей захотелось прикрыть рот ладонью, чтоб заглушить удивленный смех. Однако в этом Стэнтон ее опередил – рассмеялся первым, и его смех зазвенел вольно, маняще, словно вода в каменистом русле ручья. В его смех хотелось войти, нырнуть, поплескаться, напиться им, отмыться в нем дочиста.

– Ну что ж, этому я искренне рад, – сказал он. – Теперь и на душе гораздо легче.