Голод

– Я тут не одна, – поспешно возразила Элита.

Кезеберг хрипло, утробно хохотнул, как будто она сказала что-то смешное.

– Знаю, знаю. Дружка-краснокожего себе завела. Но это ж просто позор! Чтобы такая милая девушка да вот так, с кем попало…

– Мы любим друг друга! – выпалила Элита, сама не зная зачем, однако это отчего-то казалось очень важным.

Где же Томас? Элите отчаянно захотелось, чтоб он ее спас… и в то же время – чтоб держался отсюда подальше.

Сдернув перчатку, Кезеберг коснулся ее щеки. От его прикосновения кровь заледенела в жилах.

– Думаешь, дикарям-краснокожим известно, что такое любовь? Нет, любовь, как у белых людей, им неизвестна, – объявил он, как будто все это научный факт.

Тут Элита вспомнила о жене Кезеберга, Филиппине, хрупкой женщине со светло-русыми волосами и, что ни день, с очередным синяком на лице. Голоса Филиппины она не слышала никогда. Любит ли Кезеберг жену? Любил ли он в жизни хоть кого-нибудь? В ответе Элита ни минуты не сомневалась.

– Как закричу сейчас, – пригрозила она.

Кезеберг прижал ее спиной к дереву, и Элита, не желая смотреть ему в глаза, невольно устремила взгляд на капельку слизи, свисавшую с кончика его красного носа.

– Втравишь меня в неприятности, я устрою веселую жизнь твоему дружку. Я могу, сама знаешь. За краснокожего никто не вступится, это уж точно.

Тут он нисколько не лгал, это Элита чувствовала всем нутром. Прижавшись спиной к стволу дерева, она стиснула зубы в ожидании первого прикосновения его рук. Нацепившая на себя кучу одежек, она понимала: пусть даже он начнет лапать ее грудь – все равно на самом-то деле до тела не дотронется. Однако эта мысль вогнала ее в дрожь. Вспомнилось, как Томас только вчера, подступив ближе, уткнулся носом в ее шею…

«Но ведь девчонки говорили, что Кезеберг ничего серьезного себе не позволяет?» – подумала Элита, пытаясь успокоить себя этой мыслью, хотя желудок словно бы поднялся к самому горлу, а все тело протестующе одеревенело. Кезеберг ее просто пощупает. Она это стерпит, и с Томасом не случится ничего дурного. Вот только скорей бы он, что ли. Скорее бы все это кончилось!

Вцепившись в ее ворот, Кезеберг рывком распахнул на Элите пальто и платье, оголил горло и часть груди под ключицами. Элита в испуге вскрикнула, но Кезеберг зажал ей ладонью рот. От его пальцев несло чем-то мерзким. Элите захотелось поддать ему коленом между ног, но от этой мысли из страха только сильней разозлить его пришлось отказаться. Разозлившись, Кезеберг наверняка пускает в ход кулаки – его жена, Филиппина, тому доказательство.

– С виду не так мила, как кое-кто из других девчонок, – негромко заметил Кезеберг, раздвигая ей ноги коленом, – но ничего, сойдешь.

Только тут, слишком поздно, Элите сделалось ясно, что он вознамерился не просто пощупать ее и на том успокоиться. Слишком поздно, увидев, как рука его тянется к пряжке поясного ремня, она поняла: у него на уме нечто гораздо, гораздо худшее. «Беги, беги, беги!» – завопил в голове чей-то голос. Кто это? Один из мертвых? Какая разница… все равно ноги от страха словно к земле приросли.

И вдруг какая-то жуткая сила сшибла обоих с ног, отшвырнув Кезеберга прочь, а Элиту повалив в снег. Во рту сделалось солоно от крови из прикушенного языка. По лесу эхом разнесся ужасающий визг, и поначалу Элита решила, что это – один из них.

Но нет, на помощь ей пришел Томас. Сцепившись, они с Кезебергом рухнули на колени, в сугроб. Да, Томасу удалось застать Кезеберга врасплох, но тот быстро оправился и теперь явно брал в схватке верх. Элита лихорадочно заозиралась вокруг в поисках камня, увесистого сука, хоть какого-нибудь оружия. Тем временем Кезеберг, оттолкнув Томаса, сбил его с ног, поднялся, точно жуткая тень, вдвое, вчетверо выросшая к часу заката, перевел дух, отряхнулся от снега.

– Думал, сможешь со мной справиться, парень? Думал, сумеешь спасти ее? – сказал он, с силой вогнав носок сапога Томасу в бок. – Что ж, сам себя и наказал. Шлюха она. Ей меня хочется. Хочется, чтобы я ее женщиной сделал.

Едва Кезеберг поднял ногу, чтобы отвесить Томасу еще пинок, Элита бросилась к нему, врезалась в него всей тяжестью тела, повалила в снег, на спину, и сама рухнула сверху. Кезеберг изогнулся, пытаясь сбросить ее.

– А ну слезь, сучка безмозглая, – прорычал он, отшвырнув Элиту в сторону.

Снег тут же набился под юбки и за ворот. От холода перехватило дыхание. Как же она устала… как же устала бороться с ним…

– Отстань от нас! Отстань! Отстань! – завопила она.

Кезеберг снова придвинулся к ней, и Элита зажмурилась, ожидая удара. Вдруг чья-то сильная рука подхватила ее, подняла на ноги, вытащила из сугроба.

– Идем.

С этим Томас поволок ее за собой. Оглянувшись, Элита, словно в тумане, увидела Кезеберга. Оставшийся позади, он согнулся едва ли не вдвое, будто ищет узоры на льду. Спотыкаясь, увязая в сугробах, падая и поднимаясь, она бежала за Томасом. Наконец Томас взглянул на нее. Лицо его раскраснелось, дышал он прерывисто, а Элиту волок за собой с такой силой, что заломило плечо.

– Бежим, бежим, – повторял он.