У края обрывающейся отвесной скалы Максим остановился и опустил носилки на сырые, скользкие камни. Внизу шумело море, куда предстояло отправиться телам усопших. Первое время после образования охотничьей общины жители по привычке пытались хоронить умерших в земле, но такой труд требовал титанических усилий — стылый, не оттаивающий даже летом каменистый грунт приходилось долбить часами, на что изможденные и страдающие от голода люди были попросту не способны. К тому же кое-как вырытые неглубокие могилы раскапывали рыщущие по берегу в поисках добычи саблезубы и пожирали тела покойников. Поэтому от погребения в земле вскоре отказались. Кто-то кстати вспомнил давно забытый морской обычай — хоронить покойников в море, и вот уже много лет жители общины поступали со всеми умершими именно так.
Скромность обряда похорон Карп старался компенсировать проникновенной прощальной речью. Он всегда говорил хорошо, но сейчас с трудом подбирал слова. Очевидно, трагические события минувшего дня даже его привели в смятение. Седой вообще не стал ничего говорить. Он сильно изменился за прошедшую ночь, как будто сразу постарел лет на десять. Лицо осунулось и заострилось, под глазами залегли темные круги… Впрочем, Макс подозревал, что и сам выглядит не лучше. Он мог бы много рассказать о Пашке, с которым делил все радости и невзгоды охотничьей жизни, и своем первом и, пожалуй, единственном наставнике Ванойте — странном, но добром и отзывчивом дяде Ване, заботившемся о нем в далеком детстве и обучившем всем охотничьим премудростям. Но все нужные слова, как назло, вылетели из головы, стоило Максиму подойти к стоящим на краю обрыва носилкам, и, кроме нескольких косноязычных фраз, он так и не смог ничего выдавить из себя. Выручила Юлька. В этот раз она не стала отмалчиваться, хотя прежде на похоронах вела себя тихо и незаметно. Юля говорила от сердца, с душой и так проникновенно, что у Максима, да и не только у него, на глазах выступили слезы. Потом по знаку начальника Заставы Макс и другие члены похоронной команды подняли края носилок, и уложенные на них тела соскользнули в морские волны.
Постояв немного на месте — последний знак уважения погибшим, жители Заставы постепенно начали расходиться. Максим дольше всех оставался на краю обрыва, глядя в плещущееся под ним море, кормящее охотников, их жен и детей и забирающее после смерти их бренные тела.
Зверобой изумленно оглянулся. Голос Ванойты прозвучал так отчетливо, что Максим почти не сомневался, что сейчас увидит воскресшего старика у себя за спиной. Но рядом никого не было — одни голые камни да Юлька переминалась с ноги на ногу вдалеке, не решаясь подойти к нему.
Максиму не раз доводилось слышать, в основном от женщин, рассказы о том, что к ним приходят их умершие дети или погибшие на охоте мужья и разговаривают с ними. Он не очень-то верил таким рассказам, а покойный Сергеич так и вовсе называл их «плодом воспаленного воображения», но произошедшее сейчас опровергало его устоявшиеся представления о реальности. То, что он услышал, было не просто набором слов, а реальным голосом Ванойты с его обязательными паузами и присущей ему одному интонацией. Максу даже показалось, что он на какой-то миг почувствовал запах дыма из раскуренной стариком любимой трубки.
Может, все дело в том, что он невнимательно отнесся к последнему предупреждению Ванойты? Старик явно знал, о чем говорил. Или думал, что знает.
Вдруг Карп ошибается, и Ванойту убили не потому, что он видел поджигателя, а потому, что старик что-то знал?
Если кто и мог разобраться в иносказательных объяснениях старика, то только Юлька — самый внимательный слушатель ненецких сказок и древних легенд, которые любил рассказывать детям Ванойта. Вспомнив о ней, Макс заспешил к терпеливо ожидающей его девушке.
Стоя в толпе жителей, кое-как разместившихся на узком гребне каменной гряды, Катерина слушала прощальные речи друзей погибших — к счастью, ни у кого из них не было родственников, — но ее собственные мысли были далеко от происходящего.