Големы Создателя

– Сразу в четырех окраинных мирах зафиксированы странные энергетические возмущения. Речь о Нигоне, Дэйторе, Марвалле и Краллене. В принципе безразлично, куда именно отправляться для выяснения природы возмущений, ибо, полагаю, во всех четырех местах происходит примерно одно и то же. Хотя последний лучше исключить.

– Почему?

– Тому есть несколько причин. Во-первых, оттуда шел наиболее сильный сигнал, поэтому есть основания предполагать, что и риск там максимален. А мне бы не хотелось на столь раннем этапе терять такого ценного помощника, как вы, Ровэн.

– Благодарю, мессир, в этом я с вами абсолютно солидарен.

– Во-вторых, туда наверняка отправят своих наблюдателей мои собратья по ордену. Не вижу смысла их дублировать…

– Есть и «в-третьих»? – рискнул спросить Ровэн, почувствовав недосказанность.

– У меня ощущение, что сведения о происходящем там я все равно скоро получу, причем чуть ли не из первых рук.

– Понял, мессир. Мне отправляться немедленно?

– Сразу же после того, как выполните другое мое задание – куда более простое.

– Я вас внимательно слушаю.

– Ваш подопечный еще жив?

– Вы о Кирилле Сотникове?

– Разумеется.

– Жив и, насколько я знаю, здоров.

– Очень хорошо. Думаю, пришло время пообщаться с ним по душам. Доставьте его сюда, Ровэн.

– Именно сюда?

– Нет, в обычную приемную для наблюдателей.

– Можно ли узнать зачем, мессир?

– Не торопитесь, Ровэн, скоро все поймете. Думаю, вам и Селене имеет смысл присутствовать при нашем с ним разговоре.

– Мне отыскать и ее? – осведомился вампир.

– Нет, благодарю. Я сам это сделаю. – Безликий снова отвернулся к пропасти. – Не смею вас больше задерживать.

Глава 2 Буря приближается

Пандемониум. Санкт-Петербург

Александра Волкова накрыло очередной волной того, что он называл черной меланхолией. Сколько можно, в конце-то концов?! В который уж раз его вот так бросают, резко, без объяснения причин? Шестой? Седьмой? И всегда одно и то же: бегающий взгляд, избитое и банальное «дело не в тебе», «у нас просто не получается», «я старалась, но…». Складывалось ощущение, что над ним довлеет какой-то злой рок. Чего, ну чего этим девушкам не хватает? Ведь вроде нормальный парень: не зануда, не урод, не трус. Двадцать пять лет, а ни одного долгого романа, зато приличный список вот таких разрывов. Только все начинает развиваться хорошо, как вдруг… Тут и закоренелый материалист в проклятия или порчу поверит.

Впрочем, откуда им, закоренелым материалистам, взяться в Пандемониуме – безумном мире, где возможно буквально все? Да и у самого Александра в прошлом было такое… Он не слишком хорошо помнил ту странную и страшную историю, что омрачила его детство: охоту за его семьей какой-то секты и наемных адептов, ранение матери и брата, впавшего в кому отца, похищение его самого и спасение благодаря вмешательству какой-то женщины, причем, как ему говорили, принадлежащей к расе инферов. Все эти воспоминания словно терялись в тумане. Тоже, кстати, странно: ему тогда уже пять лет было – вполне сознательный возраст. Мог бы и получше запомнить. Но в его памяти остались лишь обрывки, с трудом увязывающиеся в одно целое, к тому же с большим количеством белых пятен. А вот чувство страха, постоянно сопровождавшее его тогда, сохранилось. Оно и сейчас возвращалось всякий раз, как Волков касался памятью тех событий. Правда, с детства с ним ничего подобного не происходило, но вокруг все равно был мир, где правила бал магия, а потому никакие версии не следовало отметать с ходу как несуразные.

Сейчас в нем ни злости не было, ни какой-то особой горечи даже. Только усталость – расставания эти уже в какую-то рутину превращались, и привычка гасила эмоции. Однако привычка привычкой, но притупившаяся острота эмоций компенсировалась общим фоном, который с каждым разом делался все более мрачным. А мысли, что дергаться бесполезно и все в его жизни вот так и будет продолжаться, делались все настойчивее. В общем, черная меланхолия, от которой до депрессии полшага.

С одной стороны, Пандемониум предоставлял широкий спектр возможностей, чтобы справляться с подобным, – от бесчисленных видов алкоголя, эллезарской дурман-травы и самых экзотических развлечений до инферских кулонов с ду́хами-утешителями. Первое он пробовал еще в студенческие годы и выработал в себе стойкое отвращение к любым видам снадобий, дурманящих сознание. Что же до остального, стоило оно очень приличных денег, и далеко не всякий мог себе это позволить.