Голем

Сопереживая чужой боли или потере, мы, может быть, даже и хотим разделить ее. По-настоящему хотим, на полном серьезе, без дураков… Но это невозможно. Может быть, потому мы и говорим кому-то в утешение: «Лучше бы это случилось со мной», – что знаем: это не произойдет. И наше желание тут ровно ничего не значит.

Пару раз в комнату заглядывала баба Маша. Чуть приоткрыв дверь, она молча смотрела на страдальца, будто ждала, когда же он наконец что-нибудь попросит. Но Володе ничего не было нужно. Странно, он даже курить не хотел. Хотя початая пачка сигарет и зажигалка лежали у него в кармане. Дотянуться до них он смог бы и без посторонней помощи. Но вот не хотел – и все тут! Разговаривать с кем бы то ни было желания у него сейчас тоже не было. Ему хотелось остаться наедине с самим собой. Со своим страданием, своей болью, своей горечью… В конце концов, это была его сломанная нога. Поэтому он делал вид, что дремлет.

Хотя, может быть, это было и не совсем притворство. Его и в самом деле начало клонить в сон. Или это была такая бессознательная психологическая уловка? Стремление хоть таким образом, провалившись в сон, уйти от боли?.. Может быть. Но, так или иначе, незаметно для себя Володя действительно заснул.

И ему приснился очень странный сон. Порожденный, скорее всего, болью, о которой он не в силах был забыть даже во сне.

Он снова видел себя со стороны. Но теперь уже совершенно отрешенно. Он смотрел на себя так, словно наблюдал за актером, играющим его в кино. Но при этом психологическое, эмоциональное и чувственное слияние его тела с разумом было идеальным. Он контролировал свое тело на расстоянии. Смотрел на него со стороны, сверху, сбоку, искоса – как заблагорассудится, – но при этом чувствовал все то, что чувствовало оно. Его разум не был всего лишь пультом дистанционного управления. Он знал, что его связь с телом неразрывна. Что он может существовать вне тела, но даже недолго не сможет оставаться живым без него. Его разум и тело представляли собой нечто вроде сиамских близнецов, соединенных довольно длинной ментальной пуповиной, разрубить которую означало бы убить обоих. Разум являлся следствием химических процессов, непрерывно протекающих в мозгу, а тело нуждалось в разуме, как слепец в поводыре. Это было настолько просто и естественно, что Володя едва не задохнулся от радости. Он наконец-то понял, что означает быть самим собой. Впервые в жизни. И это было величайшее открытие в истории, переворачивающее все представления о мире вокруг.

Кстати, о мире вокруг.

Володя глянул по сторонам.

Он находился посреди бескрайней равнины, покрытой сухой, свалявшейся, выжженной солнцем травой необычного, но почему-то вовсе не кажущегося неестественным, красно-оранжевого цвета. Утверждение о том, что равнина не имела краев, вовсе не было поэтической метафорой. Володя был не склонен к подобным словесным шалостям. Если уж он говорил «бескрайняя», следовательно, так оно и было. Равнина действительно не имела границ. В какую сторону ни глянь, она уходила в бесконечность. Будто растворялась в небе. Настолько же бездонном, насколько бесконечна была равнина. Глядя вдаль, Володя подумал, что если идти по ней все время прямо и прямо, то когда-нибудь, быть может, очень не скоро, но уж точно встретишь самого себя. При мысли об этом ему почему-то сделалось не по себе.

Володя помнил, что левая нога у него сломана. Но сейчас она не причиняла ему никаких неудобств. Поэтому он решил на время забыть о падении с мусорной стены. Хотя ему все же было интересно, что за материал пошел на укладку этой самой стены в том месте, где вылетел вбитый в нее штырь. Но об этом можно будет подумать потом. В нормальной жизни. Когда нога заживет. Сейчас же ему хотелось в полной мере насладиться иллюзией жизни, сконструированной его собственным воображением, оказавшимся во власти Морфея. Это было занятно и даже забавно. Во сне можно было попытаться разобраться хотя бы с некоторыми своими проблемами, до которых наяву все никак не доходили руки. К тому же не болела сломанная нога – и это было замечательно! – а значит, он мог пойти куда угодно. То бишь куда глаза глядят. Хотя, прямо скажем, выбор был невелик. Куда ни глянь – везде одно и то же.

Володя посмотрел вверх. Так, на всякий случай. Только чтобы удостовериться в том, что там тоже нет ничего интересного. Небо над ним было приятного светло-голубого цвета. Очень миленькое такое небо. Правда, на нем не было солнца. Но это уже деталь. К тому же не особенно существенная. Если, конечно, не задумываться о том, откуда здесь свет. Но Володю этот вопрос совершенно не интересовал. Он полагал, что во сне ко всему происходящему следует относиться легко.

Даже к тому, что на тебя несется мужик со здоровенным топором, занесенным так, будто он намеревается снести тебе голову.