Гол престижа

– Природный? Почему природный? Вы посмотрите, это же центр, самый центр! Прямо на экваторе! Пыль вокруг кратера явно из него! Она выдуна… выдута… – Барни разволновался, – ее выдули из кратера. Струей газа! И она осела вокруг. Возможно, при старте… Или при посадке…

– Стоп, мистер Беннинг, так мы докатимся до маленьких зеленых человечков… Мы с вами ученые, – польстил шеф, – и должны мыслить по правилам науки. Вы знаете, что было, когда открыли пульсары?

Шеф помолчал, и добавил:

– Бритва Оккама, друг мой, бритва Оккама… Сейчас ничего сказать нельзя. Если это не ошибка, то для каких-то выводов туда нужно добраться. И взять пробы. А вы молодец. Хвалю. Я всегда верил в молодежь.

Барни вышел из кабинета. Почесал в затылке.

«Поехать, что ли, с Вэном на рыбалку. И хочется, и колется».

2. Мигрень

Человечество делится на две части: огромное большинство счастливчиков и немногих мучеников, вроде меня. Счастливчики могут дальше не читать

Потому что они пожимают плечами:

– Подумаешь, мигрень! Голова у всех болит, плавали – знаем. Принял таблетку, и через полчаса как огурчик.

А вот и нет.

Во-первых, голова-то как раз и не болит. Болит одна точка в голове. Маленькая, с булавочную головку, точечка. Где она? Это как повезет. У меня, например, над левым глазом.

Во-вторых, привычные таблетки не действуют вообще. Потому что в голове завелся жук.

В-третьих, очень мешает свет.

И, в-четвертых, никто не знает, что такое мигрень и как с ней бороться. Ни один анализ ее не выявляет, потому что протекает она на уровне электросигналов в нейронах мозга.

Могу сказать и «в-пятых». Больные мигренью смотрят на мир несколько иначе, чем счастливчики. И не смейтесь.

Мигрень не заразна, угрозы для человечества не представляет, и денег на ее изучение выделяется мало. Потому что смертельна она лишь в редких случаях, от нее умирают, как правило, военные и полицейские. А в их среде смерть – дело, контрактом предусмотренное.

О чем я говорил? Ах, да, жук. Поскольку эскулапы не знают, приходится самому придумывать объяснение. Жук – первое, что приходит на ум. Он тихо сидит в дальнем закутке головы, ничем себя не проявляя. Но в один прекрасный, только ему ведомый день, ползет к облюбованному нервному окончанию, и начинает его грызть. По два часа в сутки. Каждый день в одно и то же время, целый месяц. А потом на год уползает обратно. Вот и все. Можете отдыхать.

Ничего особенного. Но эти два часа превращаются в ад. Мне, правда, повезло. Мой приступ виден. Левый глаз опухает, нос начинает хлюпать. Не надо быть врачом, чтобы понять: человеку плохо.

На других же несчастных, у кого болевая точка пришлась на висок, или в центр головы, коллеги смотрят с удивлением. Взрослый мужчина не может стерпеть какую-то головную боль! Стыдно! Выпей таблетку, посиди, но сегодня надо сделать вот это, это, и это. И неплохо бы еще закончить вон то. Счастливчикам невдомек, что человек находится в камере пыток.

Иногда жук приходит ночью. Ох, уж эти невидимые миру слезы…

Два часа ночью гораздо длиннее двух часов днем. Поэтому смерти от мигрени среди военных и полицейских чаще случаются по ночам.

Да-а-а… Военные и полицейские – люди решительные. И вооруженные. Они, бывает, стреляют в жука. Тут уж не до записок. Вот вам на тарелочке разгадка таинственных немотивированных самоубийств. Только все равно никто не верит. Пишут: «по неустановленным причинам…». Что тут устанавливать? Для больного все предельно ясно. Но пишут-то здоровые…

Своего жука я получил после зимней рыбалки на Эри, куда поехал, поддавшись на уговоры Вэна Айверса. Вэн несколько лет пытался затащить меня на это мероприятие, и я, в конце концов, решился. Я отказывался не потому, что не люблю рыбачить, а согласился совсем не для того, чтобы уважить Вэна. Просто хотел проверить одну вещь.

…Пальмы и солнце, отпуск с мамой и папой. Я – счастливый восьмилетний мальчишка. Море и фрукты. Яркие краски. В прибрежном отеле толпа веселых разноязычных туристов. Шведы, китайцы, русские… Приятные соседи из Старого Света. Их красивая дочка, смешно произносящая английские слова. Мы ходили с ней по берегу теплого океана, она поднимала камешек и спрашивала:

– Как это по-английски?

Я отвечал:

– Камешек.

Она пробегала, тряся бантиками, несколько шагов, поднимала что-то с белого песка:

– А это?

– Ракушка.

– А это?

– Травинка.

– А это?

– Веточка.

Нам обоим нравилась эта игра. Мы были детьми, а значит, жили одним мгновением. Нам было хорошо в этом райском уголке Земли с красивым названием Суматра. Приближалось рождество Христово две тысячи четвертого года.

Мама настояла, чтобы мы прослушали рождественскую мессу непременно в крохотном католическом монастыре, что прятался на вершине лесистой горы, в двух часах езды от отеля. Сам Господь говорил ее устами.

Месса закончилась поздно, и мы заночевали в одной из комнат, предоставляемых немногочисленным паломникам.

Земля задрожала в восемь утра. Люди выскочили на улицу, в нехорошую тишину. Птицы, насекомые и обезьяны молчали. Лишь на стоянке одиноко пищала автомобильная сигнализация.

А потом…